ЖЗЛ. ДЗЕРЖИНСКИЙ

От составителя. Это приложение к работе «ТАЙНА РОССИИ» вызвано тем, что смерть Ф.Э. Дзержинского случилась во время пребывания в Москве Рерихов — посланников гималайских Махатм к Советскому правительству. Когда участники экспедиции уже собрались отъезжать, их пригласили к Ф.Э. Дзержинскому для беседы. Но беседа не состоялась, Феликс Эдмундович скоропостижно умер. Рерихи выехали из Москвы в день его похорон. Уже при пересечении границы с Монголией пришла телеграмма об аресте экспедиции. Но ареста удалось избежать.

Эти обстоятельства вызывают у некоторых рериховцев смущение и рассуждения о карме Дзержинского, якобы нарушившего планы Махатм.

В связи с этим представляется необходимым напомнить о деятельности Рыцаря Революции, особенно в последние годы его жизни.

____________________________________

Из книги А. Тишкова «ДЗЕРЖИНСКИЙ». М., 1976. ЖЗЛ
______________________

…Нарком просвещения Анатолии Васильевич Луначар­ский был немало удивлен, когда ему позвонил Дзержин­ский и попросил немедленно принять его для обсужде­ния важного вопроса.

Что это за важный вопрос, ради которого так спешно едет в Наркомпрос грозный председатель ВЧК?

«Феликс Эдмундович вошел ко мне, как всегда, горя­чий и торопливый, — вспоминал впоследствии Луначар­ский. — Кто встречал его, знает эту манеру: он говорит всегда словно торопясь, словно в сознании, что времени отпущено недостаточно и что все делается спешно. Слова волнами нагоняли другие слова, как будто они все торо­пились превратиться в дело.

— Я хочу бросить некоторую часть моих личных дел, а главное, сил ВЧК на борьбу с детской беспризорностью, — сказал мне Дзержинский, и в глазах его сразу же загорелся такой знакомый всем нам несколько лихо­радочный огонь возбужденной энергии.

— Я пришел к этому выводу, — продолжал он, — исходя из двух соображений. Во-первых, это же ужасное бедствие! Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать — все для них! Плоды революции — не нам, а им! А между тем сколько их искалечено борьбой и нуждой. Тут надо прямо-таки броситься на помощь, как если бы мы видели утопающих детей. Одному Наркомпросу справиться не под силу. Нужна широкая помощь всей советской общественности. Нужно создать при ВЦИК, конечно, при ближайшем участии Наркомпроса, широкую комиссию, куда бы вошли все ведомства и все организации, могущие быть полезными в этом деле. Я уже говорил кое с кем; я хотел бы встать сам во главе этой комиссии, я хочу реально включить в работу аппа­рат ВЧК… Мы все больше переходим к мирному строи­тельству, я и думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность!

Луначарский ожидал всего, только не этого. Предло­жение поразило его и своей оригинальностью (ВЧК, ор­ган борьбы с контрреволюцией, — и забота о детях!), и своей целесообразностью (привлечь к этому делу под эги­дой ВЦИК все ведомства и организации). Согласие было немедленно дано, и 27 января 1921 года при Всероссий­ском Центральном Исполнительном Комитете была со­здана комиссия по улучшению жизни детей. В нее во­шли представители профсоюзов, органов просвещения, здравоохранения, продовольствия и рабоче-крестьянской инспекции.

Председателем комиссии был назначен Дзержинский, а его заместителем В.С. Корнев, член коллегии ВЧК и начальник штаба войск ВЧК. В тот же день Дзержин­ский познакомил Корнева с проектом письма ко всем чрезвычайным комиссиям. Дзержинский писал, что его назначение председателем комиссии по улучшению жиз­ни детей — указание и сигнал для всех чрезвычайных комиссий. Работу по улучшению жизни детей чрезвычайные комиссии должны проводить в тесном контакте с ор­ганами народного образования, социального обеспечения, продовольствия, женскими отделами, советами профсою­зов и другими организациями.

— Боюсь, Феликс Эдмундович, не поймут нас на ме­стах. Чека завалены по уши своей основной работой по борьбе с контрреволюцией. Им не до детей, — сказал Корнев.

Дзержинский взволновался:

— Нельзя так узко понимать борьбу с контрреволю­цией. Забота о детях есть лучшее средство истребления контрреволюции. Этим Советская власть приобретает в каждой рабочей и крестьянской семье своих сторонников и защитников, а вместе с тем и широкую опору в борьбе с контрреволюцией. Вы подали хорошую мысль, товарищ Корнев, давайте включим в письмо такое разъяснение. Не может быть, чтобы наши товарищи не откликнулись.

Феликс Эдмундович не ошибся. Губернскими уполно­моченными деткомиссии ВЦИК стали, как правило, пред­седатели ЧК.

В стране насчитывалось 5,5 миллиона беспризорных детей. Сама эта цифра говорит об огромном объеме рабо­ты деткомиссии.

Большую поддержку деткомиссии оказало Советское правительство. Председатель Совета Народных Комисса­ров Владимир Ильич Ленин отдал распоряжение пере­дать под детские учреждения лучшие загородные дачи и лучшие здания в совхозах, а поезда с продуктами пита­ния для детских домов отправлять без всякой задержки наравне с воинскими эшелонами.

Разразившийся в 1921 году голод в Поволжье вызвал новую волну детской беспризорности и преступности. Из голодающих губерний было эвакуировано в другие места и спасено от голодной смерти 150 тысяч детей. Основная тяжесть работы по эвакуации легла на чеки­стов.

Среди огромных, постоянно окружающих его забот Дзержинский успевал посещать детские дома. Вернув­шись в ВЧК, отрывал листки от блокнота со своими по­метками и отдавал их секретарю ВЧК Герсону. Герсон читал: «120 тысяч кружек, нужно сшить 32 тыс. ватных пальто, нужен материал на 40 тыс. детских платьев и костюмов, нет кожи для подошв к 10 тыс. пар обуви». Или: «Ясли, Басм[анный] район. Приют на Покровке. Не хватает кроватей. Холодно. 25 грудных детей — одна няня». И тут же следовали указания, распоряжения, те­лефонные звонки, письма. И приходило тепло туда, где до его посещения было холодно, появлялись платья и кровати…

Однажды Феликс Эдмундович пригласил Софью Сигизмундовну посетить с ним детскую больницу для боль­ных трахомой.

— Это ужасная, мучительная болезнь. Я переболел ею в первой ссылке. Тогда старухи из села Кайгородского лечили меня своими народными средствами, — рассказы­вал ей Дзержинский.

В больнице они обошли все палаты. Феликс Эдмун­дович беседовал с детьми и медицинским персоналом, подробно расспросил о нуждах больницы и сделал все от него зависящее, чтобы помочь маленьким стра­дальцам.

На обратном пути Дзержинский был задумчив и со­средоточен. Софья Сигизмундовна видела, что он обду­мывает какой-то вопрос, и решила не мешать. Сам выска­жется, когда захочет.

— Зося, — наконец сказал он, — я думаю о том, что помочь детям, больным физически, не так уж трудно. Меня тревожит судьба детей-правонарушителей. Тут де­ло значительно сложнее. Тюрьма их только портит. Труд — вот лучший воспитатель такого ребенка и подро­стка! Обязательно переговорю об этом с Дмитрием Ива­новичем.

На следующий день о судьбе малолетних правонару­шителей состоялся обстоятельный разговор между Дзер­жинским и народным комиссаром юстиции Д. И. Кур­ским.

Феликс Эдмундович горячо доказывал необходимость создания для малолетних преступников трудовых ком­мун: особого типа, полузакрытых исправительных коло­ний, где бы управление строилось на самодеятельности самих ребят под руководством опытных педагогов, а в основе перевоспитания лежал труд, серьезная, полезная работа, не для формы и видимости. Пусть производствен­ные мастерские и земледельческие хозяйства, созданные из малолетних правонарушителей, станут дополнитель­ным средством улучшения материального положения коммун.

— Не поверите, но эти чумазые — мои лучшие дру­зья, — говорил Дзержинский, прощаясь с Курским, ког­да все вопросы были обсуждены. — Среди них я нахожу отдых. Всему надо их учить: и рожицу вымыть, и из кар­манов не тянуть, и книжку полюбить, а вот обществен­ной организованности, мужеству, выдержке — этому они нас поучить могут. Стойкость какая, солидарность — ни­когда друг друга не выдадут!

Когда в подмосковном поселке Болшево была создана первая трудовая коммуна, взволновались крестьяне окре­стных деревень. Прислали делегацию к Дзержинскому.

— Как же так, товарищ Дзержинский, ворье они, хулиганы, а без охраны? Они нам всю округу разграбят, молодежь спортят, — говорил пожилой крестьянин, ком­кая узловатыми, натруженными пальцами картуз.

— Вы, товарищ начальник, уж сделайте такую ми­лость, прикажите перенести эту коммунию куда-нибудь в другое место, от людей подальше, — вторил ему дру­гой делегат, почтенный старик с седой бородой.

Дзержинский внимательно выслушал ходоков, а за­тем долго и терпеливо рассказывал им о том, как миллио­ны маленьких страдальцев, оставшихся в результате войны, голода и тифа без родителей, кочуют по всей стра­не, ночуют в заброшенных подвалах или котлах для варки асфальта…

— Они воруют не из баловства, а чтобы не умереть с голода, и хулиганят потому, что ожесточились. Мы должны отогреть их маленькие сердца, научить тру­диться, сделать полезными людьми.

Ходоки слушали внимательно, качали сочувственно головами, вздыхали. А когда Дзержинский окончил речь, тот, кто постарше, сказал:

— Правильно говоришь. Жалко ребят. И мы помочь готовы по силе возможности. Сложимся по целковому со двора, а то и больше. А коммунию все же от греха убери.

— Ну вот что, отцы, — уже строже ответил Дзер­жинский, — обещаю, что сам буду наблюдать за комму­ной и не допущу никаких безобразий.

Феликс Эдмундович поехал в Болшево. Обошел все мастерские, общежития, беседовал с воспитателями и ребятами, затем собрал общее собрание коммунаров. Рас­сказал им об опасениях местных крестьян.

— Я верю вам и поручился за вас. Не подведете ме­ня, ребята?

Минуту-две стояла напряженная тишина.

— Я жду, — сказал Феликс Эдмундович.

— Не подведем, не подведем! — загалдели ребята.

И не подвели. Коммуна стала ремонтировать кре­стьянам сельскохозяйственный инвентарь, а когда ком­мунары начали устраивать у себя в клубе спектакли, танцы, киносеансы, то и сельская молодежь перешла на сторону коммуны. Село приняло соседа.

И Феликс Эдмундович не забыл своего обещания. Он часто бывал у коммунаров. По просьбе Дзержинского комсомольцы-чекисты взяли шефство над Болшевской коммуной.

Эта коммуна послужила прообразом для целой сети подобных детских исправительных учреждений.

Бывали случаи, когда Дзержинский сам вместе со своими сотрудниками подбирал на улицах беспризорни­ков. Однажды ранним утром, проходя по Никольской улице с работы домой, в Кремль, он вытащил из асфаль­тового котла нескольких беспризорников. Среди них был лобастый мальчишка с пытливыми глазами, Коля Дуби­нин. Дзержинский предложил мальчику учиться, и вскоре учеба, а затем наука целиком захватили его. Дзержин­ский, разумеется, не мог тогда знать, что сыграл решаю­щую роль в крутом повороте судьбы будущего крупного ученого, действительного члена Академии наук СССР Николая Петровича Дубинина. И дело, конечно, не в том, сколько беспризорников спасено при личном участии Дзержинского. Счет в ту пору шел не на единицы. Спа­сение и помощь миллионам детей — вот что яви­лось материальным воплощением благородного движения мысли и сердца Дзержинского.

И дети платили ему любовью. В служебном кабинете Дзержинского рядом с портретом сына Ясика стояли, бы­ли развешаны на стенах многочисленные фотографии коммунаров, воспитанников детских садов и пионеров, присланные ему на память. Каждый день в почте среди сводок о ликвидированных бандах и донесениях о враж­дебной деятельности еще не раскрытых контрреволюци­онных организаций лежали трогательные своей детской непосредственностью письма.

Среди других эпитетов, которыми еще при жизни на­деляли Дзержинского, за ним твердо закрепился «всерос­сийский попечитель о детях».

7 марта 1921 года Дзержинский был утвержден пред­седателем комиссии по улучшению быта рабочих при Московском Совете.

— Удивляться не приходится, — говорил Ксенофонтов членам коллегии ВЧК, — он и до этого все время думал, чем бы облегчить тяжелое положение рабочих и их семей. Когда в феврале Феликс Эдмундович по пору­чению ЦК ездил на Украину по топливным делам, он там целый план Карлсону* оставил. Я вам прочту кое-что из его письма; очень любопытные мысли.

С этими словами Иван Ксенофонтович извлек из ле­жавшей на столе папки несколько сколотых листиков бумаги и, пробежав глазами, начал читать:

— «…Сейчас мы переживаем самое критическое вре­мя, и нужно нам собрать все силы для преодоления кри­зиса. Основа всего — хозяйственная разруха…» — Ксенофонтов пропустил несколько строк, нашел нужное ме­сто и продолжал читать: — «Вы должны наметить план, как ЧК и чем может улучшить положение рабочих, и дать в этом смысле указания всем своим органам…

Один из самых важных узлов — это Дебальцево, продбаза для всего Донбасса. Между тем там саботаж самый отчаянный — и на станции в службе движения, и в депо… На Дебальцево обратите внимание в первую очередь, пошлите туда по соглашению с ЦК КП перво­классных работников». Прошу обратить внимание на кон­цовку. Тут в одной фразе перестройка всей работы ЧК, к которой мы должны быть готовы. Вот: «Просил бы вас обратить внимание на борьбу с нерациональным исполь­зованием топлива как на железных дорогах, так и на рудниках и предприятиях. Урегулирование этого воп­роса (например, уничтожение ненужных простоев поез­дов с паровозами под парами) дало бы колоссальные сбе­режения. Переводите аппарат ЧК на хозяйственные рельсы, т. е. мы должны иметь в виду всегда увеличение материальных благ страны».

* К.М. Карлсон — председатель Донецкой губернской чрезвычайной комиссии.

За сухими строками протоколов заседаний комиссии по улучшению быта рабочих возникают тысячи рабочих семей, переселяемых из непригодного для жизни жилья в квартиры буржуазии, новые столовые, открытые на фабриках и заводах, рабочие огороды…

Работы много. Феликс Эдмундович обратился за по­мощью в партийную организацию, и по его инициативе при бюро ячейки ВЧК и МЧК организуется бюро содей­ствия комиссии по улучшению быта рабочих. Коммуни­сты-чекисты идут на фабрики и заводы. Дзержинский учит их не увлекаться обследованиями, не командовать, а «всю свою энергию употребить на изыскание практиче­ских мер и способов улучшения быта рабочих… действуя исключительно через соответствующие советские, союз­ные и партийные органы и от их имени».

Но это одна сторона дела. А что сделать, чтобы при­близить рабочих к ЧК, добиться их более активной по­мощи? И Дзержинский решает создать чекистские груп­пы при профсоюзах. Пусть чрезвычайные комиссии де­лают на предприятиях доклады о своей деятельности, а заводы направляют своих представителей для участия в работе ЧК.

Вскоре в ВЧК начали поступать резолюции рабочих собраний. Их внимательно читал Дзержинский.

«Общее собрание мастеровых и рабочих Крюковских вагонных мастерских постановило: считать политиче­скую линию поведения ЧК правильной и всеми силами и средствами способствовать работе ЧК в ее трудной борьбе против всех паразитов рабочего класса, с какой бы стороны они ни исходили.

Поручить месткому подготовить трех кандидатов и на ближайшем собрании из числа этих кандидатов вы­брать одного товарища в рабочую группу для работы при ЧК».

Феликс Эдмундович доволен. Он дорожил рабочим мнением и той оценкой, которую дают они работе чрез­вычайных комиссий.

Транспорт долгое время оставался предметом заботы и волнений главы Советского правительства.

Несмотря на многочисленные совещания и постанов­ления Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны, наладить работу транспорта никак не удава­лось.

За три года было сменено четыре наркома. Последний нарком — Емшанов, был хорошим партийцем, кадровым железнодорожником, но ему не хватало широты, государ­ственного подхода, организаторских способностей. Нужен был человек твердый, такой, чтобы «речей не тратил по-пустому, где нужно власть употребить».

И Владимир Ильич остановился на кандидатуре Дзержинского. Ленин знал, что тот мечтает о созида­тельной работе. И действительно, Дзержинского не пришлось уговаривать. Он прекрасно знал тяжелое поло­жение транспорта и сразу же согласился взяться за его восстановление.

Декрет о назначении Дзержинского наркомом путей сообщения был принят экстренно, опросом.

14 апреля 1921 года Дзержинский был назначен на­родным комиссаром путей сообщения с оставлением его председателем ВЧК и наркомом внутренних дел.

Феликс Эдмундович, вернувшись из Кремля в ВЧК, вызвал к себе начальника транспортного отдела Г. И. Благонравова и потребовал немедленно дать свод­ные данные о состоянии железных дорог. Представлен­ные ему сведения рисовали картину более ужасную, чем он предполагал.

«…разрушенных мостов — 4322, разрушенных рельсо­вых путей — 2000 верст, разрушенных мастерских и де­по — 400, свыше 60 процентов паровозного парка стоит на «кладбищах», вышло из строя 1/3 товарных вагонов».

Тяжелое наследство принимал новый нарком.

— Состав железнодорожников сильно засорен, Феликс Эдмундович, — прервал его раздумья Благонравов. — В годы империалистической войны в поисках убежища от военной службы на транспорт ринулись кулаки, лавочники, чиновники, много среди путейцев меньшевиков и эсеров. Значительная часть железнодорожников развращена спекуляцией.

— Да, Георгий Иванович, работы нам с вами хватит. Главное, чтобы чекисты-транспортники не поняли бы превратно мое назначение и не вмешивались в административно-техническую деятельность железнодорожной и водной администрации.

Настороженно встретили специалисты-транспортники приход нового наркома. Тревожились: что будет? Возьмет да и начнет сажать в ЧК за всякую ошибку и упу­щение.

Их успокаивал Иван Николаевич Борисов:

— Напрасно волнуетесь, господа. Взял же он меня, бывшего путейского генерала, товарища царского мини­стра путей сообщения*, да и назначил главным на­чальником путей сообщения. И широкие права и полно­мочия предоставил. Уверяю вас, работать с Дзержин­ским можно, если, конечно, честно работать. Обманы­вать, пыль в глаза пускать не рекомендую. Этого он действительно терпеть не может.

Страхи понемногу улеглись. Новый нарком не торо­пился ни с увольнениями, ни с реорганизацией и никого не сажал под арест. Он учился. Терпеливо и настойчиво изучал сложное транспортное хозяйство и, что особенно подкупало, не стеснялся расспрашивать о вещах, которые были ему непонятны. Поражались быстроте, с которой осваивал Дзержинский технические вопросы строитель­ства и эксплуатации транспорта, экономику, финансы. И никто, кроме жены да ближайших помощников, не знал, какую груду учебников и специальной литературы приходилось ему штудировать по ночам. А днем нарком мало сидел в кабинете. Чаще его можно было найти на путях или в депо, беседующего со стрелочниками, путей­скими рабочими, машинистами…

Месяц спустя Центральный Комитет РКП (б) коман­дировал Дзержинского на юг для руководства подготов­кой железнодорожного и водного транспорта к предстоя­щим продовольственным и топливным перевозкам. «По­путно» Владимир Ильич поручил ему оказать партийным и советским органам Украины помощь в налаживании работы государственного аппарата. Ну а обследовать «по­путно» чрезвычайные комиссии и помочь им в борьбе с многочисленными шпионскими гнездами и контрреволю­ционными организациями, оставшимися от гражданской войны, обязал он себя сам как председатель ВЧК.

Маршрут поезда наркома пролегал через Курск, Харьков, Александровск, Екатеринослав, Николаев. Всю­ду Дзержинский знакомился с состоянием железнодо­рожного хозяйства, проводил совещания, намечал, а ча­сто прямо на месте принимал необходимые меры.

* Товарищ министра — до революции должность, соответствующая заместителю министра в настоящее время.

В Николаеве пересели на пароход, чтобы по Днепру через Херсон спуститься к Одессе.

Старенький «Нестор-летописец», шлепая плицами по тугой днепровской волне и мерно подрагивая всем кор­пусом, резво бежал вниз по течению. Под наскоро соору­женным на палубе дощатым навесом спасалась от яркого солнца небольшая группа, центром которой был Дзер­жинский.

Феликс Эдмундович, одетый по-летнему в белую косо­воротку, снял фуражку и, подставив ветру коротко остри­женную голову, внимательно слушал Манцева.

— В Одессе губчека нащупала сейчас широкий антисоветский заговор. Штаб заговорщиков обосновался в Елизаветграде, и руководит им бывший царский полковник Евстафьев, петлюровец и врангелевский агент под номером «39-а». Во главе одесских повстанцев, преимущественно бывших белых офицеров, Евстафьев поставил гвардейского полковника Мамаева. Оба полковника получают директивы из Польши: от Петлюры и от разведбюро 6-й польской армии. В Одесском районе организация опирается на банды атаманов Заболотного, Коваленко, Лыхо, Кошевого и повстанческие отряды немцев-колонистов.

Доклад Манцева был прерван появлением высокого, кряжистого мужчины с крупными, словно высеченными из гранита, чертами лица и молодой женщины в воен­ной форме. Ее стройную фигуру перепоясывал ремень, на котором висел наган и охотничий нож в изящных ножнах.

— Позвольте, Феликс Эдмундович, представить вам Эльзу Грунтман, нашу отважную разведчицу. С ее помощью уже не одна банда ликвидирована на Украине. Думаю, что и в Одессе она себя покажет, — говорил начальник управления особых отделов Евдокимов, подталкивая вперед женщину.

— Здравствуйте, здравствуйте, — Дзержинский по­жал руку Грунтман. — А ведь я вас помню. Вы участвовали в разоружении одной из военных школ, когда ВЧК ликвидировала «Добровольческую армию Московского района». Рад слышать о вас такие лестные отзывы и лично познакомиться с вами.

Лицо Эльзы раскраснелось. Отважную разведчицу смутили похвалы Дзержинского, взволновала встреча с ним. Как только Дзержинский, Манцев и Евдокимов вновь вернулись к разговору о положении в Одессе, она поспешила отойти в сторону.

А Дзержинский, заметив появившихся в капитанской рубке начальника Николаевского районного управления водного транспорта И. П. Яворского и начальника Нико­лаевского порта Г. В. Баглая, поднялся к ним. Следом двинулся было Евдокимов, но Манцев удержал.

— Не надо. Не мешай. Там теперь нам делать нечего. Народный комиссар путей сообщения беседует со своими подчиненными.

В Одессу «Нестор-летописец» прибыл под вечер 1 июня 1921 года. Дзержинский сразу же прошел в ЧК, где ее председатель Дейч ознакомил его с обстановкой. А с утра, как всегда бывало там, где появлялся Дзер­жинский, закружилось, завертелось. Началась напряжен­ная работа. Днем знакомство с положением дел Одесско­го отдела железных дорог и в порту, встречи и совеща­ния с местными партийными, советскими и профсоюзны­ми работниками; ночью — в ЧК.

Уже на следующий день после прибытия в Одессу Дзержинского чекисты разгромили банду Кошевого. У убитого атамана нашли шифр и явки к «Одесскому политцентру» заговорщиков.

— Скоро рассвет, и вам надобно отдохнуть, — сказал Дейч, глядя на пожелтевшее от бессонницы лицо Дзержинского.

— Отдохнуть, говорите, — отозвался Дзержинский. — А как? Я не знаю, да к тому же днем я нарком путей, так когда же мне остается быть председателем ВЧК, как не ночью?

Голос Дзержинского звучал строго, а в глазах све­тился веселый огонек.

Утром Дзержинский созвал совещание по вопросу о выделении Одесского линейного отдела железных дорог из Южного округа и подчинении его непосредственно НКПС. Специалисты возражали. Они были против лом­ки привычных, сложившихся форм руководства.

— Позвольте, какая же ломка? — говорил Дзержинский. — Одесский отдел существует, и никакой ломки мы не делаем. Мы просто придаем ему большую самостоятельность и ставим в непосредственную связь с центром!

В Москву Дзержинский возвратился по железной до­роге через Киев.

Многое дала ему эта поездка. Феликс Эдмундович пришел к очень важным для дальнейшей работы транс­порта выводам. И вплотную занялся разработкой новой схемы организации железнодорожного транспорта. Под­готовленный Дзержинским проект предусматривал зна­чительное сокращение аппарата НКПС, предоставление больших прав железнодорожным округам и линейным отделам (дорогам), установление тесной связи транспор­та с местными органами и развитие хозяйственной ини­циативы. Владимир Ильич поддержал проект, и в конце августа ВЦИК и Совнарком утвердили новое Положение о НКПС.

На пути восстановления транспорта стояли саботаж, грабежи и хищения грузов. Дело доходило до того, что по подложным накладным с товарных станций вывози­лись целые эшелоны грузов. Среди транспортных служа­щих широкое распространение получила коррупция и взяточничество.

— В Москве обнаружены тайные мастерские. Там изготовляли всевозможные резиновые, металлические и гравированные на меди печати и штампы. Вот посмотри­те, есть даже штамп с вашей подписью, — докладывал Благонравов Дзержинскому. — Надеюсь, что с ликвидацией этой мастерской крупные хищения на московском узле резко уменьшатся.

— Предположим. А сколько их, самых примитивных, остается. И не только в Москве, а по всей стране. Что же делает ТОВЧК для усиления борьбы с ними?

— По нашей просьбе НКПС увеличил охрану…

— Думаю, Георгий Иванович, что до сих пор мы подходили к делу односторонне и неправильно — увеличивали охрану. И попали в заколдованный круг — надо охранять груз от собственной охраны. Нет, эта мера себя не оправдала. Прошу вас представить мне подробный план борьбы с хищениями. Не забудьте предусмотреть сокращение числа охраны, очистку ее от сомнительных людей при одновременном увеличении зарплаты остающимся, ограждение путей и беспощадные денежные штрафы за шатание по путям посторонних лиц. Укажите и на необходимость борьбы с отцепкой вагонов, ведь большинство хищений падает как раз на такие загнанные в тупики вагоны.

Но одних административных мер мало, — продолжал Дзержинский. — Мы не покончим с хищениями, если не привлечем к этому делу массы честных, сознательных: железнодорожников. Этим я займусь сам.

Перу Дзержинского принадлежит вышедшая вскоре листовка воззвание «Хищникам и ворам народного до­стояния — нет пощады!».

«…В то время, когда дорог каждый кусок хлеба и каждый пуд зерна для обсеменения обширных полей по­страдавшего Поволжья, находятся паразиты и негодяи, которые расхищают народное добро из вагонов, пакгаузов и складов.

…Советская власть… призывает всех честных граждан на борьбу с паразитическими элементами, ворами и бан­дитами, разрушающими благосостояние Республики.

Все честные транспортные работники должны при­нять участие в этой борьбе совместно с карательными ор­ганами.

Будьте бдительны и вместе с рабоче-крестьянской властью беспощадно боритесь с волками и хищниками народного достояния».

Под воззванием поставил двойную подпись: «ПредВЧК и Наркомпуть Ф. Дзержинский».

Вскоре в газете железнодорожников «Гудок» появи­лось новое воззвание, написанное Дзержинским.

«Граждане железнодорожники!

Вечное позорище царской России — система откупа, лихоимства и взяточничества свила себе прочное гнездо в наиболее чувствительной области нашего хозяйственно­го организма — в железнодорожном хозяйстве…

На железных дорогах все возможно купить и продать за определенную мзду, которая умелыми подлыми ру­ками развратителя пропорционально распределяется меж­ду стрелочником и высшими рангами…

Бедствия, причиняемые этим злом государству, не­исчислимы и кошмарны по своим последствиям».

Воззвание рисовало страшную картину того, как бе­женцы из голодного Поволжья застревают на узловых станциях и обрекаются на нечеловеческие мучения, как продовольствие для спасения детей и женщин от голода где-то блуждает или стоит на путях. А дальше рабочие мастерских и депо, путейские рабочие, сотрудники то­варных станций и служащие правлений железных дорог читали грозное предостережение:

«Где бы негодяй ни сидел: в кабинете ли за зеленым столом или в сторожевой будке, он будет извлечен и предстанет перед судом Революционного трибунала, ка­рающий молот которого опустится со всей сокрушитель­ной мощью и гневом, на которые он способен, так как нет пощады смертельным врагам нашего возрождения. Никакие обстоятельства не будут учитываться при выне­сении приговора взяточнику. Самая суровая кара ждет его».

И призыв:

«…Советская власть призывает всех честных граж­дан, в ком живо гнетущее сознание несмываемого позора и разлагающего влияния взяток, прийти на помощь для обнаружения и извлечения негодяев-взяточников.

Будьте зорки и бдительны! Пролетарские руки не должны и не могут быть замараны взятками!»

Этим воззванием Дзержинский начал широкую кампа­нию борьбы со взяточничеством на транспорте. Он под­ключил к этому делу профсоюзы, комсомол, печать и, конечно, ТОВЧК и военно-транспортные трибуналы.

Центральный Комитет партии распространил кампа­нию по борьбе со взяточничеством, начатую Дзержинским на транспорте, на все ведомства. Во всех министерствах и в губернских комитетах партии были созданы комиссии по борьбе со взяточничеством. При Совете Труда и Обо­роны образована центральная комиссия, и ее председате­лем 1 сентября 1922 года назначен Дзержинский.

Тысячи взяточников были разоблачены, понесли адми­нистративные наказания, уволены с работы или отданы под суд. К концу 1923 года со взяточничеством как с мас­совым явлением было покончено, и комиссия СТО по борьбе со взяточничеством ликвидирована.

Голод, голод! Голод миллионов людей не дает покоя Дзержинскому. Что может сделать ВЧК, НКПС, чтобы помочь в борьбе с этим бедствием?

12 июля 1921 года он предлагает Уншлихту принять срочные меры в связи с неурожаем в Поволжье. Иосиф Станиславович Уншлихт был назначен заместителем пред­седателя ВЧК вместо Ксенофонтова, ушедшего на работу в аппарат ЦК партии. Дзержинский говорил Уншлихту:

— В связи с неурожаем в Поволжье ВЦИК обязал все наркоматы обсудить этот вопрос и принять меры. Не­обходимо и нам этим вопросом заняться срочно. На пер­вых порах надо издать всем ЧК, губернским, транспорт­ным и особым отделам циркуляр с описанием бедствия и его последствий для страны, указать на необходимость в кратчайший срок уничтожить всю белогвардейщину и заговорщиков, спекулирующих на голоде для своих целей.

— Но, Феликс, ты забываешь, что мы сейчас не пользуемся такими правами, — напомнил Уншлихт.

— Знаю. Пусть ЧК всюду вносят в губкомы и губисолкомы предложения: объявить всех политических спе­кулянтов на бедствии врагами народа с поручением ЧК беспощадно с ними расправляться. Разумеется, циркуляр этот должен быть одобрен ЦК и написан хорошим поли­тиком. Думаю, что во все голодающие губернии надо по­слать выдержанных, серьезных уполномоченных ВЧК, на­ладить правильную, точную, ежедневную информацию, усилить органы транспортных ЧК для надзора за пере­движением переселенцев, за контрреволюцией на путях, за состоянием санитарии и организацией питательных пунктов.

— Это, конечно, только первые мысли. Собери, пожалуйста, Президиум, и обсудите, что еще следует сделать.

Контрреволюционные элементы пытались использовать голод также для того, чтобы сорганизоваться. Они присту­пили к созданию различного рода самочинных, так назы­ваемых «общественных» комитетов и других организаций помощи голодающим, используя их как прикрытие своей контрреволюционной деятельности. ЦК РКП (б) поручил ВЧК обратить сугубое внимание на эти попытки контрре­волюционеров.

В конце августа ВЧК произвела аресты среди членов Комитета помощи голодающим. Комитет помощи голодаю­щим — «Помгол» — был общественной организацией, со­зданной с разрешения Советского правительства группой так называемых «общественных деятелей», кадетов и эсе­ров. Однако «Помгол» занимался не столько помощью голодающим, сколько подготовкой к свержению Советской власти. «И мы, и голод — это средства политической борьбы» — так записал в своем дневнике один из заго­ворщиков — Булгаков.

— Вот все материалы по «Помголу». Кстати, московские острословы называют этот комитет «Прокукиш», по начальным слогам фамилий его руководителей — Прокоповича, Кусковой и Кишкина, — говорил Менжинский, передавая Дзержинскому пухлую папку с документами.

Дзержинский решил досконально изучить дело. Объ­яснялось это тем, что Ленин не сразу дал свое согласие на арест заговорщиков, обосновавшихся в «Помголе». Ильич опасался, что эта мера против людей, занятых «помощью голодающим», вызовет дикую кампанию против Советской власти на Западе и нежелательный резонанс внутри страны. Только после детального изучения мате­риала Лениным Совнарком принял решение о роспуске «Помгола» и аресте заговорщиков.

Менжинский ушел, а Феликс Эдмундович углубился в чтение. Он желал убедиться, подтвердились ли данные ВЧК о «Прокукише», не подвели ли они Владимира Ильича.

Среди документов, изъятых при обысках, наибольший интерес представляли написанная рукой Кишкина по­дробная схема переустройства Советской России и тези­сы доклада члена комитета Саламатова, полемизирующие со схемой Кишкина. Что хочет кадет Кишкин? Верхов­ный правитель во главе страны, канцлер, — воссоздание Государственной думы и Государственного совета, а на местах — областные, губернские, уездные и волостные думы, областные, губернские, уездные и волостные на­чальники. Не очень-то оригинально! Фактически возвра­щение к старым, царским порядкам, только вместо царя верховный правитель. Саламатова и это не удовлетворяет. Он считает, что в переходный период после низвержения Советской России должен быть сильный единоличный дик­татор; парламентаризм, особенно в национальных окраи­нах, неприменим. План, изложенный в тезисах Саламато­ва, основан на мысли о ряде местных восстаний, сливаю­щихся затем в единое движение под единым руковод­ством из центра.

Документы, изъятые у других арестованных членов и сотрудников «Помгола», изобличали заговорщиков в свя­зях с контрреволюционными организациями на пери­ферии.

Дзержинский сам написал докладную в ЦК партии и текст сообщения в газеты *.

См.: «Известия», №199 (1342), 1921, 8 сентября.

А в «Гудке» появилось новое воззвание к железнодо­рожникам и водникам, написанное Дзержинским.

«…Товарищи! От вас зависит усиленный выпуск из ремонта паровозов и вагонов для перевозки семян и хле­ба голодающим. Только вы можете без малейшей задержки продвигать продовольствие и семена на поддержку умирающих».

Для руководства работой по организации помощи го­лодающим НКПС и Цектран* создали центральную ко­миссию. Такие же комиссии были созданы на железных дорогах и в портах.

Но с ремонтом паровозов и вагонов, особенно вагонов, одним железнодорожникам не справиться. От быстрого ремонта вагонов зависят предстоящие продовольственные перевозки, а ремонт идет плохо. Недостает материалов, квалифицированных рабочих, хлеба для натурпремирования. Необходима самая энергичная помощь со стороны местных органов власти железным дорогам всеми доступ­ными им средствами. И Дзержинский идет за помощью к Ленину. Он просит от имени правительства дать ука­зание губисполкомам. Он заготовил и проект телеграмм. В нем перечислялись меры, которые следовало предпри­нять исполкомам Советов для помощи железнодорожной администрации. «Положение с товарными вагонами на­столько серьезное, что только совместной, дружной рабо­той можно добиться увеличения числа здоровых вагонов и тем облегчить тяжелое продовольственное положение страны». Ленин знал, что Дзержинский не станет про­сить, не использовав прежде всех своих возможностей. И очень хорошо, что он не стесняется обращаться за по­мощью, когда это действительно нужно.

Владимир Ильич сделал к проекту приписку: «Возла­гаю на личную ответственность предгубисполкомов точное и энергичное исполнение и донесение о нем» и расписал­ся — «Предсто Ленин»**. Ниже поставил свою подпись Дзержинский.

Выполняя решения X съезда, партия готовилась к чистке своих рядов. С докладом «О порядке и способах проверки и чистки РКП (б)» на заседании Оргбюро ЦК РКП (б) выступил Дзержинский. Процедура, разра­ботанная при активном участии Дзержинского, пред­усматривала проведение чистки на открытых партийных собраниях, с помощью беспартийных рабочих, крестьян и служащих. Чистка была суровой.

* Цектран — ЦК профсоюза транспортных рабочих.
** См.: В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 53, стр. 208.

Иногда даже старые, известные революционеры нуж­дались в весьма солидных рекомендациях. Якову Станиславовичу Ганецкому дали свои рекомендации Ленин и Дзержинский. Пришлось Феликсу Эдмундовичу вмеши­ваться и в исправление отдельных ошибок, допущенных при чистке. По его ходатайству было отменено решение об исключении из партии начальника штаба войск ВЧК В.С. Корнева.

Исключили из партии около четверти ее членов. Зато состав партии значительно улучшился. Повысилась пар­тийная дисциплина, окрепло ее единство и авторитет сре­ди трудящихся.

5 января 1922 года от платформы Ярославского вок­зала в Москве отошел поезд уполномоченного ВЦИК и Совета Труда и Обороны по вывозу хлеба и продоволь­ствия из Сибири. Этим уполномоченным был Дзержин­ский.

Засуха, поражавшая два года подряд 34 губернии, вы­звала не только голод в Поволжье, но отразилась и на других губерниях европейской России. Не было хлеба, чтобы накормить голодных, и не было семян, чтобы его посеять в наступившем 1922 году. А между тем в Сибири хлеб имелся, но его нельзя было вывезти из-за слабой пропускной способности железных дорог.

В состав экспедиции уполномоченного входило сорок сотрудников Наркомата путей сообщения, Наркомата продовольствия, чекистов, членов военно-транспортного трибунала и профсоюзных работников.

На следующий день прямо в поезде Дзержинский провел совещание.

— Товарищи! Нам предстоит в течение января — мар­та вывезти из Сибири не менее 15 миллионов пудов про­довольственных грузов. Чтобы справиться с этой задачей, нужно ежедневно отправлять 270 вагонов, а в декабре из Сибири отправлялось в среднем только 33 вагона в сутки. От нас с вами потребуются поистине титанические уси­лия. И мы не решим своей задачи, если не сумеем опе­реться на партийные и советские органы Сибири, если не поднимем массы железнодорожников. Нужно добиться слаженной работы всех звеньев железнодорожного орга­низма.

Тут же на совещании были созданы комиссии: по во­просам эксплуатации (Грунин), по вопросам тяги и путей (Павлуновский), по вопросам сокращения штатов, учета и распределения рабочей силы и командного состава (Благонравов), по вопросам применения новой экономи­ческой политики на транспорте (Зимин).

Специалисты после совещания недоумевали, как это руководство такими административно-хозяйственными де­лами, как топливо и рабочая сила, Дзержинский поручил не хозяйственникам и не профсоюзникам, а чекистам Павлуновскому и Благонравову?

— Феликс Эдмундович смотрит на состав экспедиции как на единый коллектив и не руководствуется чисто должностными и ведомственными соображениями, когда дает поручения. Главное — подходит ли человек, — объяснял товарищам комиссар хозяйственно-материального управления НКПС Н.Н. Зимин.

В середине января появился в газетах приказ № 6 наркома пути и уполномоченного ВЦИК и Совета Труда и Обороны РСФСР Дзержинского «Всем рабочим и слу­жащим железных дорог Сибири».

— Я убежден, что железнодорожники Сибири не позволят никому сказать, что дело помощи голодающим и восстановления крупной промышленности сорвано из-за плохой работы Сибирских железных дорог, — говорил Дзержинский членам экспедиции. — Но одного энтузиазма недостаточно. Мы должны подкрепить его материально, создать условия для ударной работы тех категорий рабочих, от которых в первую очередь зависит дело.

По распоряжению Дзержинского на дорогах Сибири вскоре не только машинистам, но всему составу поездных бригад стали выдавать в пути горячую пищу; паровозные машинисты за экономию топлива при высоких показате­лях вождения поездов получили премию; железнодорож­никам, связанным с движением поездов, выдали обмунди­рование. Правительство выделило для этого необходимые фонды.

Дзержинский вызвал к себе сотрудника полномочного представительства ВЧК по Сибири Чайванова.

— На станции Петропавловск сгрудилось много поездов. Нет топлива. Железнодорожные пути занесены снегом и захламлены. Ликвидировать пробку поручается вам.

И Дзержинский вручил Чайванову мандат, в котором говорилось, что «предъявителю сего предоставляется пра­во принимать любые меры, необходимые для ударного вывоза в Европейскую Россию продовольственных грузов» и что невыполнение его приказаний «влечет ответ­ственность по всей строгости революционных законов».

— Ясно, товарищ нарком, разрешите выполнять?!

— Подождите минуточку, — остановил его Феликс Эдмундович. — Вы получили большие права, но у вас ничего не выйдет, если люди не поймут ваших прав, ва­шего задания. Не отрывайтесь от людей, опирайтесь на коллектив…

Чайванова сменил комиссар Омской дороги Дмитрий Сверчков.

— Товарищ Дзержинский! Машинист, член нашего учкпрофсожа*, закончил опыт, который вы ему поручили. Он 48 часов маневрировал на паровозе, стараясь экономить топливо.

— А результат? — быстро спросил Дзержинский. В связи с нехваткой топлива его этот опыт чрезвычайно интересовал.

— Оказалось, что топлива требуется гораздо меньше, чем проектируется по норме, разработанной специалистами.

— Замечательно! Мы положим этот опыт в основу вы­числений новых норм расхода топлива.

— Феликс Эдмундович, может, нам наградить как-нибудь парня? Ведь почти двое суток с паровоза не слезал.

— А он партийный?

— Да.

— Тогда не нужно. Он исполнил свой партийный долг.

Прошел месяц. День и ночь шли на запад хлебные маршруты. Только на запад. Все движение на восток Дзержинский категорически запретил, даже воинские пе­ревозки. Дороги Сибири грузили уже 121 вагон ежесу­точно.

Чего это стоило, знали только члены экспедиции да Софья Сигизмундовна. Феликс Эдмундович, выкраивая время, писал ей обстоятельные письма, отчитывался о своем состоянии, работе, делился планами.

* Учкпрофсож — участковый комитет профсоюза железнодорожников.

Строки из писем Дзержинского к жене:

22 января из Новониколаевска: «…Здесь работы очень много, и идет она с большим трудом. Она не дает тех результатов, которых мы ожидали и к которым я стрем­люсь… Итак, работаем мрачные, напрягая все силы, чтобы устоять и чтобы преодолеть все новые трудности. Конеч­но, вина наша — НКПС… Я вижу, что для того, чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно готовиться к зиме. А летом я был еще жел­торотым, а мои помощники не умели предвидеть».

Софья Сигизмундовна хорошо знала, что еще в Мо­скве, перед поездкой в Сибирь, Феликс был страшно пе­реутомлен, работал из последних сил. В своих письмах она умоляла его скорее возвратиться.

7 февраля из Омска: «Тебя пугает, что я так долго вынужден буду находиться здесь… но я должен с отчаян­ной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответствен. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожидания Республики…

Сегодня Герсон * в большой тайне от меня по поруче­нию Ленина спрашивал Беленького о состоянии моего здоровья, смогу ли я еще оставаться здесь, в Сибири, без ущерба для моего здоровья. Несомненно, что моя работа здесь не благоприятствует здоровью. В зеркало вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глаза­ми». Но если бы меня отозвали раньше, чем я сам мог бы сказать себе, что моя миссия в значительной степени выполнена, — я думаю, что мое здоровье ухудшилось бы».

20 февраля, по пути из Омска в Новониколаевск: «…Я не могу вернуться прежде, чем выяснится ситуация. Хлеб из Сибири для Республики — спасение…

Я живу теперь лихорадочно. Сплю плохо, все время беспокоят меня мысли — я ищу выхода, решения задач. Однако я здоров…»

— Последнее, чтобы успокоить меня, — шепчет Со­фья Сигизмундовна. — Ложь во спасение. Я-то знаю, как ты «здоров».

* Секретарь ВЧК.

В конверте есть и шутливое письмо к сыну: «Дорогой мой Ясик! Поезд везет меня из Омска в Новониколаевск, трясет, поэтому буквы моего письма ста­новятся похожими на твои. Они качаются в разные стороны и шлют тебе поцелуй и привет. Я чувствую себя хорошо — работы у меня много. А ты что делаешь? Хо­рошо ли учишься и играешь ли?.. Поцелуй от меня маму 14 с половиной раз, а сам будь здоров. Целую тебя креп­ко. До свидания. Твой папа».

Софья Сигизмундовна положила это письмо на стул, рядом с кроватью Ясика. Пусть прочтет сразу, как про­снется.

В вагоне Дзержинского шло очередное совещание, подводились итоги прошедшего дня. Секретарь экспеди­ции Дельгаз прочел сводные данные о погрузке, поступ­лении грузов на станции, наличии порожняка, ремонте вагонов. О выполнении полученных утром заданий отчи­тались члены экспедиции. Председатель выездной сессии военно-транспортного трибунала доложил о рассмотрен­ных делах саботажников, диверсантов, виновных в поджо­гах складов и разрушении путей, и расхитителей грузов.

Когда все высказались, со своего места поднялся Дзержинский. Свет, падавший от настольной лампы с зе­леным абажуром, делал еще более бледным его лицо. Тени резче обозначали складки вокруг рта и глубокие морщины на лбу.

— Я вижу, как вы все устали, как измучила вас не­прерывная работа и оторванность от семей. И знаю, что многие из вас хотели бы поскорее вернуться домой. По­верьте, что и у меня такое же стремление. Это так есте­ственно… Но позвольте напомнить, что Москва ожидает не нас, а хлеб от нас. От выполнения этой задачи зави­сит и наше возвращение.

И я хочу обратить ваше внимание на то, что сибир­ский хлеб и семена для весеннего сева — это не только наше спасение, но и наша опора в Генуе. На предстоящей Генуэзской конференции империалисты, безусловно, по­пытаются использовать наши хозяйственные затруднения, чтобы навязать Советской России кабальные условия со­глашения. Чем успешнее мы с вами выполним свою зада­чу, тем увереннее и тверже будет позиция нашей деле­гации…

Феликс Эдмундович с удовлетворением наблюдал, как после этого совещания участники экспедиции заработали с новой энергией, самоотверженно. Даже старые специа­листы напрягли все силы, не хотели отставать от комму­нистов.

Вернулся Дзержинский в Москву только тогда, когда все семенные и мясные погрузки были полностью выпол­нены, а перевозка хлеба достигла размеров, не вызываю­щих опасения за выполнение плана перевозок.

Теперь он уже не был «желторотым». Пребывание и работа в Сибири, по собственному признанию Дзержин­ского, научили его больше, чем весь предшествующий год.

Он знал, что делать. Введение платности услуг и хоз­расчета вывели транспорт из положения «иждивенца» государства в отрасль, приносящую доход. Аппарат НКПС был сокращен в пять раз, упразднен бюрократический аппарат линейных отделов, и вместо них созданы прав­ления дорог, кровно заинтересованные в их хозяйственной деятельности. Это дало возможность направить непосред­ственно на линию большое количество специалистов, си­девших ранее в канцеляриях наркомата. За счет сокраще­ния излишней рабочей силы была повышена заработная плата транспортников и их материальная заинтересован­ность. Упразднен изживший себя институт комиссаров и укреплено единоначалие. Развитие транспорта увязано с нуждами промышленности и сельского хозяйства; транс­порт перестал быть «извозчиком», который возит кого угодно и куда угодно…

Все эти реформы не так-то легко было осуществить. Приходилось преодолевать косность, непонимание, неуме­ние и нежелание работать по-новому. Даже в Коллегии НКПС Дзержинский встретил сопротивление многим сво­им проектам. Зато его начинания были поддержаны Центральным Комитетом партии.

Наступил январь 1924 года. XIII партийная конферен­ция записала в своих решениях: «Транспорт находится в таком состоянии, когда он без особых затруднений спо­собен удовлетворять все предъявляемые к нему народным хозяйством требования» *.

На поздравления товарищей Дзержинский отвечал:

— Основой нашего возрождения является сознатель­ное и организованное участие рабочих транспорта.

* «КПСС в резолюциях…», ч. 1, стр. 789.

— Здравствуйте, товарищ председатель Главного по­литического управления! — приветствовал Дзержинского Уншлихт, когда Феликс Эдмундович, только что приехавший из своей сибирской экспедиции, появился на пер­роне.

Дзержинский, разумеется, знал о постановлении ВЦИК от 6 февраля 1922 года. Всероссийская чрезвычайная ко­миссия упразднена, а при Народном комиссариате внут­ренних дел образовано Государственное политическое управление (ГПУ). Знал и о своем назначении председа­телем ГПУ, а все же с непривычки как-то не сразу до­шло, что эти слова относятся именно к нему; на миг даже возникло желание оглянуться, посмотреть, кто это пред­седатель ГПУ?

— Когда готовился проект постановления, я предлагал ограничить функции ВЧК борьбой с контрреволюционны­ми деяниями, но оставить прежнее название и карательные функции, Владимир Ильич не согласился, — говорил Уншлихт, рассказывая уже в кабинете на Лубянке о прошедшей реорганизации.

Дзержинскому вспомнился IX Всероссийский съезд Советов, Ленин на трибуне и его слова:

«Чем больше мы входим в условия, которые являются условиями прочной и твердой власти, чем дальше идет развитие гражданского оборота, тем настоятельнее необ­ходимо выдвинуть твердый лозунг осуществления боль­шей революционной законности, и тем уже становится сфера учреждения, которое ответным ударом отвечает на всякий удар заговорщиков» *.

Ленин предложил подвергнуть ВЧК реформе, ограни­чив ее работу задачами политическими.

И, как бы продолжая свои мысли, Феликс Эдмундович ответил Уншлихту:

— Ильич, безусловно, прав. В новых, мирных условиях чрезвычайные права должны быть отменены, а значит, и само название «чрезвычайная комиссия» уже не подходит.

И еще вспомнил Дзержинский, что съезд Советов, при­няв решение сузить круг деятельности ВЧК, отметил «ге­роическую работу, выполненную органами Всероссийской чрезвычайной комиссии в самые острые моменты граж­данской войны», и ее громадные заслуги в деле укрепле­ния и охраны завоеваний Октябрьской революции.

* В. И. Л е н и н, Полн. собр. соч., т. 44, стр. 329.

— ГПУ должно стать достойным преемником славных дел и традиций ВЧК! — подвел итог беседе Дзержин­ский.

Свою работу в качестве председателя Главного поли­тического управления Дзержинский начал с сокращения штатов.

— Поймите, товарищи, — терпеливо убеждал товарищей по коллегии Дзержинский, — сократив штаты, мы избавимся от людей, от которых и так пользы мало, сде­лаем наш аппарат более гибким и более качественным, не говоря уже о том, что поможем государству сократить расходы и бросить дополнительные средства в сферу производства.

— Да, но сокращение может породить волокиту, центр не сможет быстро отвечать на запросы с мест, — раздавались голоса сомневающихся.

— Значит, надо сократить бумажную переписку. Введем повсеместно институт полномочных представителей ГПУ, скажем, в пределах сложившихся экономических районов, и дадим им широкие полномочия. Пусть руководят аппаратами ГПУ ряда губерний и координируют их деятельность с учетом местных условий.

Предложения Дзержинского были приняты, и жизнь доказала, что прав был он, а не защитники разбухших штатов. Год спустя Совнарком назначит Дзержинского председателем Комиссии по пересмотру структуры всех ведомств СССР и сокращению их штатов.

Одним из первых крупных дел, проведенных ГПУ, было дело ЦК партии правых эсеров. ГПУ удалось за­хватить архив ЦК правых эсеров. Дзержинский сам на­метил меры, как использовать документы архива для разоблачения преступной деятельности этой партии.

Пятьдесят дней продолжался открытый судебный про­цесс. Защищать подсудимых прибыли из-за границы из­вестные деятели II и II 1/2 -го Интернационалов Э. Вандер-вельде, Т. Либкнехт, К. Розенфельд. Защиту подсудимых членов ЦК партии правых эсеров взяли на себя также и «зубры» дореволюционной адвокатуры Н. Муравьев, А. Тагор и др. Но, как они ни изощрялись, на какие про­вокации вместе со своими подзащитными ни пускались, ничего не вышло.

Верховный революционный трибунал установил, что ЦК правых эсеров блокировался против Советской власти с самыми реакционными элементами, организовывал шпионаж в пользу белогвардейцев, направлял членов своей партии в Красную Армию в целях ее дезорганизации, организовывал кулацкие восстания и мятежи в деревне.

Наиболее гнусным из всех преступлений, лежавших на совести ЦК ПСР, был террор против вождей револю­ции, убийство Володарского и покушение на Ленина.

Советский суд сорвал «социалистическую» маску с отъявленных контрреволюционеров. И хотя органам ГПУ и впредь приходилось вести борьбу с эсеровским подпольем, процесс правых эсеров означал политическую смерть этой партии.

Огромное значение для дальнейшей деятельности Го­сударственного политического управления имела резолю­ция XII Всероссийской конференции РКП (б) «Об антисо­ветских партиях и течениях».

— Теперь нам нужно особенно зорко присматривать­ся к антисоветским течениям и группировкам, — говорил чекистам Дзержинский. — Конференция указала нам, что «антисоветские партии и течения еще не раздавлены. Они меняют тактику и, приспособляясь к новым услови­ям, стремятся, опираясь на европейскую капиталистиче­скую реакцию, обойти Советскую власть с тыла». Партия наметила целую систему мер, направленных на ускоре­ние начавшегося процесса разложения антисоветских партий и групп, но в резолюции конференции имеется и такой пункт: «Вместе с тем нельзя отказаться и от при­менения репрессий не только по отношению к эсерам и меньшевикам, но и по отношению к политиканствующим верхушкам мнимо-беспартийной, буржуазно-демократиче­ской интеллигенции, которая в своих контрреволюцион­ных целях злоупотребляет коренными интересами целых корпораций и для которых подлинные интересы науки, техники, педагогики, кооперации и т. д. являются только пустым словом, политическим прикрытием».

Дзержинский остановился.

— Этот пункт, товарищи, относится непосредственно к нам, — сказал Уншлихт, поблескивая стеклышками пенсне.

— Ясно. Надо изолировать всех известных нам мень­шевиков и эсеров, — предложил Самсонов.

Дзержинский внимательно посмотрел на него.

— Да, активно действующих, конечно. И особое вни­мание, товарищ Самсонов, обратите на меньшевиков. Они сейчас ведут широкую антисоветскую пропаганду среди рабочих, призывают к забастовкам. Но давайте при этом не забывать и другого указания конференции — о диф­ференцированном подходе.

И Дзержинский предложил тактическую линию ГПУ: сокрушительный удар по меньшевиствующей интеллиген­ции и метод убеждения по отношению к рабочим; уничто­жение связей меньшевиков с заграницей и их печатной техники; чистка от меньшевиков государственного аппа­рата и высылка активных меньшевиков из пролетарских центров.

— Вся эта работа, — подчеркивал он, — должна про­водиться совместно с партийными организациями и хозорганами.

Феликс Эдмундович упомянул хозорганы не случайно. И раньше, в письме к донецким чекистам, и теперь, ко­гда коллегия ГПУ под его председательством утверждала положение об экономическом управлении ГПУ, он на­стойчиво проводил мысль: органы ГПУ должны оказы­вать содействие экономическим наркоматам в выявлении и устранении дефектов в их работе.

— К борьбе с должностными преступлениями надо прежде всего привлечь самих хозяйственников. Когда на­до, ГПУ должно пресекать преступления, но самая важ­ная функция ГПУ — это информация, — говорил он.

Наступил декабрь. Чекисты готовились встретить пя­тилетний юбилей ВЧК — ГПУ. Позвонила из «Правды» Мария Ильинична Ульянова, попросила дать интервью. 17 декабря 1922 года запись беседы Дзержинского с кор­респондентом «Правды» появилась в печати.

Феликс Эдмундович сделал краткий обзор деятельно­сти ВЧК — ГПУ за пять лет, отметил, что только дове­рие рабочих и крестьян дало силы ВЧК и затем ГПУ вы­полнить возложенные на них задачи, и в заключение бе­седы заявил: «Нынешнее ГПУ и сейчас с той же энер­гией и преданностью делу рабочей революции и комму­низму будет добиваться доверия рабочих и крестьян для окончательной победы над происками мировой контрре­волюции и для обеспечения победы советским республи­кам на мирном фронте восстановления разрушенного хо­зяйства».

В тот же день на Красной площади Дзержинский при­нимал парад войск ГПУ. Феликс Эдмундович остался очень доволен. Бойцы и командиры продемонстрировали отличную строевую выучку и дисциплину. Неизвестный фотограф запечатлел его сразу после парада: Феликс Эдмундович стоит в толпе чекистов рядом с Уншлихтом, и оба улыбаются.

А вечером в Большом театре состоялось торжествен­ное заседание коллегии ГПУ. Огромный зал был заполнен до отказа. Сотрудники Государственного политического управления, представители партийных, профсоюзных ор­ганизаций, комсомольцы, зарубежные гости.

С приветственной речью выступает Председатель ВЦИК Калинин:

— Затрудняюсь говорить о роли и значении органов ВЧК, это ясно каждому рабочему и крестьянину. Органы ВЧК основательно поработали в борьбе с контрреволю­цией, и не только русские рабочие и крестьяне, но и всё человечество должно сказать спасибо русской ВЧК!

Слова Михаила Ивановича тут же находят подтверж­дение в горячих речах представителей Германской и Итальянской коммунистических партий. ВЧК — ГПУ приветствуют представители Высшего Совета Народного Хозяйства, Красной Армии. Все они отмечают выдающие­ся заслуги Феликса Эдмундовича в борьбе с контррево­люцией.

Софья Сигизмундовна из зала видит, как смущен и подавлен обилием похвал ее Феликс.

— ВЧК — ГПУ своими заслугами обязаны не мне, а работе и борьбе всех чекистов! — говорит Дзержинский в ответном слове. Он снова подчеркивает значение дове­рия рабочих и крестьян в чекистской работе. — Это до­верие пришлось завоевать долгой, упорной, самоотвержен­ной, полной жертв борьбой, в результате которой ВЧК стала грозной защитницей рабоче-крестьянской власти!

А потом Софья Сигизмундовна услышала его слова, обращенные к чекистам:

— Кто из вас очерствел, чье сердце уже не может чутко и внимательно относиться к арестованным, то ухо­дите из этого учреждения. Тут больше, чем где бы то ни было, надо иметь доброе и чуткое к страданиям других сердце.

Ее обрадовало, что даже в столь торжественный мо­мент, когда все хвалят ВЧК — ГПУ за беспощадность к врагам революции, он не забывает напомнить о чут­кости и гуманности.

В ознаменование пятилетия ВЧК — ГПУ был введен знак «Почетный чекист». Коллегия постановила зна­ком № 1 наградить Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Несколько дней спустя I съезд Советов СССР избрал Дзержинского членом Центрального Исполнительного Ко­митета Союза ССР. Было образовано Объединенное госу­дарственное политическое управление (ОГПУ) при Сове­те Народных Комиссаров СССР. Председателем ОГПУ на­значен Дзержинский, его заместителем В. Р. Менжинский.

Шли последние дни 1923 года. Троцкий все еще член Политбюро ЦК, народный комиссар по военно-морским делам и председатель Революционного военного совета республики. Однако делами, обуславливаемыми своими высокими партийными и советскими постами, он почти не занимался: был поглощен политическими интригами и фракционной деятельностью. Долгие годы боролся он с Лениным, пытаясь навязать партии троцкизм вместо ленинизма. И вот решил, что наконец его время настало. Ленин тяжело болен и, по-видимому, неизлечимо. Самый подходящий момент, чтобы попытаться захватить руко­водство партией в свои руки.

В начале октября Троцкий обратился в Центральный Комитет с заявлением, в котором оклеветал работу По­литбюро, ЦК и ЦКК. Затем последовало «заявление 46», подписанное уже не только троцкистами, но и участника­ми оппозиционных групп «демократического централиз­ма», «левых коммунистов» и «рабочей оппозиции». Всех этих давно и неоднократно осужденных партией оппози­ционеров объединил вокруг себя Троцкий и повел в бой против большинства Центрального Комитета, проводив­шего ленинскую политику.

Оппозиционеры, поставившие свои подписи под «заяв­лением 46», пытались натравить рядовых коммунистов на партийный аппарат, требовали свободы фракций и группировок, запрещенных X съездом партии. Письмо Троцкого и «заявление 46» троцкисты через голову ЦК стали распространять в местных партийных организаци­ях, навязав партии новую дискуссию в столь тяжелый момент.

Положение, сложившееся в партии, 25—27 октября 1923 года обсудил объединенный Пленум Центрального Комитета и Центральной Контрольной Комиссии со­вместно с представителями от десяти крупнейших партий­ных организаций. Дзержинский возглавил комиссию по подготовке резолюции. Пленум признал выступление Троцкого глубокой политической ошибкой. Дзержинский предлагал включить в проект резолюции следующие слова: «революционным долгом всех активных работников партии является обеспечить Центральному Комитету в это трудное время полное доверие и непоколебимую под­держку».

Но и после Пленума троцкисты не унялись. Троцкий выпустил брошюру «Новый курс», в которой обвинил пар­тийное руководство в перерождении. Его сторонники стали выступать на собраниях низовых организаций с об­винениями против ЦК. В фабрично-заводских ячейках троцкисты обычно терпели провал, но лестью и обманом («учащаяся молодежь — барометр партии») им удалось склонить на свою сторону часть вузовских организаций и членов некоторых ячеек совучреждений.

Троцкисты сделали попытку внести раскол и в парт­организацию ОГПУ.

В декабре 1923 года на собрании в партийной ячей­ке ОГПУ обсуждалось положение в партии. После основ­ного докладчика слово для содоклада от оппозиции дали Преображенскому. Он демагогически призвал к единству партии, но высказался «за свободу фракций и группи­ровок».

Большевики-чекисты дали ему дружный отпор. В кон­це собрания с резкой отповедью троцкистам выступил Дзержинский. Он назвал их врагами партии и заявил: «Троцкистам нет места в ОГПУ».

Троцкисты пытались найти способ дезорганизовать ра­боту ОГПУ, коль скоро нельзя овладеть им. Шла работа над сметами всех ведомств на 1924/25 бюджетный год. Вот они и решили воспользоваться этим. Троцкист Со­кольников, в то время нарком финансов, срезал смету ОГПУ на 21 процент.

Дзержинский ответил письмом в Политбюро. Напоми­ная о проведенном им уже сокращении аппарата и сметы ОГПУ на 20 миллионов рублей, он писал: «Тов. Соколь­ников, требуя сокращения сметы нашей… безусловно, под­ходит сейчас к вопросу политически, желая ГПУ ослабить и свести на нет, считая, что этот орган уже свое время изживает. Между тем такой уклон чреват колоссальными опасностями. Сдача позиций и отступление по линии ГПУ… безусловно, означает дальнейшее отступление… и разоружение революции».

В свое время в «Экономической газете» троцкисты приписали Дзержинскому идею сокращения металлопро­мышленности, закрытия ряда заводов. Он опроверг это на страницах «Правды». Однако ведь можно в рамках об­щего плана по созданию в стране политического кризиса закрыть несколько заводов. Тогда опровержение Дзержин­ского будет взято под сомнение. Закрытие заводов вызо­вет раздражение среди рабочих и вообще, и против Дзер­жинского в частности. За это взялся заместитель Пред­седателя ВСНХ Пятаков.

С вопросом о свертывании металлопромышленности Дзержинскому еще предстояло встретиться.

Софья Сигизмундовна пришла с работы, проверила уроки Ясика, поужинала вместе с сыном, уложила спать и принялась приводить в порядок его одежду. Мальчик есть мальчик — то придет с оторванными пуговицами, то пятно где-нибудь посадит.

Около полуночи пришел Феликс. На нем лица не было. Молча опустился на стул, даже фуражку не снял и за­мер, словно окаменел.

Софья Сигизмундовна испугалась. Что с ним? Никогда еще она не видела своего мужа в таком угнетенном со­стоянии.

— Феликс, что с тобой?

— Владимир Ильич умер, — ответил Феликс Эдмундович, не меняя позы.

— Что ты говоришь, Феликс?

— Ленин умер, — глухо повторил Дзержинский. Софья Сигизмундовна заплакала.

Ночью экстренно собрался Пленум ЦК. Он принял обращение ЦК РКП (б) «К партии. Ко всем трудящим­ся». Президиум ЦИК СССР образовал комиссию по орга­низации похорон Владимира Ильича Ленина. Председате­лем комиссии назначил Дзержинского.

Шесть суток непрерывного действия. Поток делегаций в Горки, траурный поезд с телом Ильича из Горок в Мо­скву, девятьсот тысяч людей, прошедших перед гробом Ленина в Доме Союзов, подготовка Мавзолея и сами по­хороны — все требовало глубоко продуманной ор­ганизации, четкого выполнения принятых решений.

27 января в 16 часов по московскому времени сорат­ники Владимира Ильича внесли его останки в Мавзолей. По стране раскатились залпы артиллерийского салюта. Траурные гудки фабрик и заводов разорвали морозный воздух, на пять минут приостановилась работа на всех предприятиях и в учреждениях, замерло движение на до­рогах.

Вся страна в глубоком горе и трауре провожала в по­следний путь своего учителя и вождя.

Советское правительство приняло решение о бальзами­ровании тела Владимира Ильича Ленина. Бальзамирова­ние было поручено группе ученых во главе с академиком В. П. Воробьевым. Впоследствии профессор Б. И. Збарский, принимавший в этом участие, издал брошюру «Мавзолей Ленина» и рассказал там, в частности, о том, какую большую моральную поддержку получили они от Феликса Эдмундовича Дзержинского, как он заботился и помогал им. «Он это выполнял с такой чуткостью, — пи­сал Збарский, — с таким тактом, что удачными результа­тами нашей работы мы во многом обязаны ему».

Партия дала клятву продолжать дело Ленина. И на этом сосредоточены теперь все помыслы Дзержинского. На это направлена вся энергия.

— Мне поручают ВСНХ, — сообщил Дзержинский жене, возвратившись домой с заседания Политбюро.

— Боже мой! Еще и ВСНХ! — воскликнула Софья Сигизмундовна с неподдельным ужасом: она серьезно опасалась за здоровье мужа.

Феликс Эдмундович рассмеялся.

— Успокойся, Зосенька, от путей сообщения меня освободили.

— Но почему все-таки тебя?

— Не знаю. Во всяком случае, известную роль сыгра­ло то, что, работая на транспорте, я, как ты знаешь, много занимался вопросами топлива и металла. Генсек вспомнил мою докладную записку в СТО о металлопромышленно­сти и сказал, что никто якобы не знает лучше меня этот вопрос, а металлопромышленность сейчас главное в рабо­те ВСНХ.

Софья Сигизмундовна прекрасно знала всю историю этой докладной. Железнодорожный и водный транспорт — один из главных потребителей топлива и продукции металлопромышленности. Дзержинского как наркома путей сообщения волновало, что именно эти отрасли в своем развитии значительно отставали от других отраслей про­мышленности. По поручению Центрального Комитета пар­тии он принимал личное участие в восстановлении Донец­кого угольного бассейна, а за изучение состояния металлопромышленности засел по собственной инициативе.

И как ни протестовала Софья Сигизмундовна, как ни возражали врачи, а весь отпуск Феликс Эдмундович по­святил изучению этого вопроса. Свою докладную записку в Совет Труда и Обороны Дзержинский направил 20 но­ября 1923 года.

2 февраля 1924 года состоялось постановление Цент­рального Исполнительного Комитета СССР о назначении Дзержинского Председателем Высшего Совета Народного Хозяйства СССР. Одновременно он оставался председате­лем ОГПУ.

К этому времени страна уже добилась крупных успе­хов в восстановлении промышленности и сельского хо­зяйства. Были преодолены продовольственный, топливный и транспортный кризисы. С 1921 по 1923 год валовая продукция крупной промышленности выросла вдвое. Это радовало. Но наряду с успехами нового Председателя ВСНХ со всех сторон теснили трудности и нерешенные проблемы. Прежде всего его беспокоило отставание тем­пов роста металлопромышленности от других отраслей; выплавка чугуна составляла только семь, а стали — око­ло семнадцати процентов от довоенного уровня. Одни эти цифры могли привести в уныние, а тут еще кризис сбыта из-за «ножниц» — непомерно высоких цен на промыш­ленные товары и низких на сельскохозяйственные, стре­мительное обесценение бумажных денег («совзнаков»), тя­жело отражавшееся на работе промышленности.

Собственно, ничего неожиданного в том, с чем при­шлось столкнуться Дзержинскому, для него не было. Об­щее состояние промышленности, особенно тяжелое поло­жение металлопромышленности, он знал как член ЦК и правительства. А как председатель ОГПУ получал еще и сведения от экономического управления. Но одно дело знать, а другое — нести непосредственную ответствен­ность за правильный рост и развитие народного хозяйства огромной страны. Да, нелегко вопросы ставить, но куда труднее их разрешать!

Состояние работы аппарата ВСНХ тоже огорчало.

Собственно, ВСНХ как единого штаба, руководящего на­родным хозяйством, проводящего единую политику, не было. Был какой-то сложный конгломерат отделов, глав­ков, трестов и синдикатов с запутанными взаимоотноше­ниями и неясными правами. Каждый трест и синдикат работал сам по себе. И каждый норовил все свое «сча­стье» использовать для себя, а «несчастье» переложить на государство, требуя дотаций, субсидий, кредитов, высо­ких цен.

Феликс Эдмундович поделился своими впечатлениями с начальником объединения «Грознефть» И. Косиором. В начале письма шло несколько деловых соображений и советов по работе «Грознефти», а затем: «Я мечтаю о том, — писал Дзержинский, — чтобы все наши руко­водители основных трестов, каждый будучи на своем по­сту, представляли единое целое — единую государствен­ную линию, единую государственную цель, единый блок во главе со мной, раз я назначен Председателем ВСНХ».

В этом же письме Дзержинский просил Косиора по­сылать ему оценку центрального аппарата ВСНХ, «как он Вам виден по своей работе, по «Грознефти», ибо «смотреть глазами своего аппарата — это гибель для ру­ководителя».

Косиор несколько раз перечитал письмо. Такое на­чальство не часто встретишь. Не грозит, не требует, а советует, подсказывает, а главное — небывалая вещь! — просит у нижестоящего звена оценки деятельности руко­водимого им самим аппарата. Необыкновенный все-таки человек Дзержинский!

Утром Феликс Эдмундович прошел к себе в кабинет. Сотрудники секретариата ВСНХ переглянулись и дружно вынули часы. Они привыкли сверять их по Дзержинскому. Как бы поздно он ни ушел накануне, а ровно в девять появлялся в ВСНХ. Чайванов — после Сибири Дзержинский назначил его управляющим делами ГПУ, а теперь взял с собой в ВСНХ — прошел за ним в кабинет и вскоре вернулся с пачкой записок в руках. Это были «ночные» записки с запросами и поручениями разным ра­ботникам ВСНХ, составленные Дзержинским ночью в ОГПУ. «Дневные», к работникам ВСНХ или ОГПУ, пи­сались здесь, в ВСНХ, или в Кремле на заседании Сов­наркома или СТО. Поэтому эти записки-задания чекисты получали зачастую на бланках ВСНХ, и, наоборот, хо­зяйственники — на листочках блокнота со штампом ОГПУ.

— Возьмите на контроль, — неизменно говорил он Чайванову, передавая ему очередную партию «ночных».

— Будет сделано, — отвечал Чайванов. — А это справки, которые вы требовали к сегодняшнему дню. Невыполненных заданий нет. — И Чачванов передавал папку с документами Дзержинскому.

Бывали случаи и невыполненных заданий. Тогда Чай­ванов докладывал, по чьей вине и по какой причине по­ручение Дзержинского оказалось не выполненным к ука­занному сроку. Впрочем, такие случаи встречались редко. Требовательность, точность и пунктуальность нового Председателя ВСНХ были известны всем.

К работе в ВСНХ он приступил 11 февраля после сдачи дел по НКПС новому наркому путей сообщения, старому товарищу по каторге Яну Эрнестовичу Рудзутаку. Все время, пока шла передача дел, Дзержинский ду­мал о предстоящей работе. И чем больше думал, тем яснее для него становилось, что главное, за что надо взять­ся в первую очередь, это политика цен. Владимир Ильич завещал крепить смычку рабочего класса и крестьянства как основу диктатуры пролетариата. Высокие цены на промышленные товары и низкие на продукты сельскохо­зяйственного производства подрывают союз рабочего класса и крестьянства. Эти так называемые «ножницы» есть не что иное, как выражение линии Троцкого на индустриализацию за счет разорения крестьянства. Раз­умеется, большинство хозяйственников вовсе не были троцкистами; вздувая цены, они преследовали свои узко­ведомственные интересы, не умели взглянуть на дело в общегосударственном масштабе.

Через три дня на заседании Президиума ВСНХ рас­сматривался план на 1924/25 год. Дзержинский, к удив­лению многих, большую часть своей речи посвятил не плану, а политике цен, убеждая присутствующих в необ­ходимости снижения отпускных цен в промышленности.

— А рентабельность?! — раздалась реплика.

— Ваша рентабельность бумажная. Она только в ваших отчетах. А на деле товары лежат нереализованными, по нескольку месяцев не можете выплатить зарплату рабочим, и кое-где дело доходит уже до забастовок. Я не говорю уже о том, что крестьянин не в состоянии купить вещи, в которых он крайне нуждается. Кому нужна та­кая «рентабельность»? — резко ответил Дзержинский.

Теперь это уже пройденный этап. Потребовались, правда, новые решения партии и правительства, но цены на промышленные товары были резко снижены, затова­ривание, больно ударившее по самой промышленности, ликвидировано. Все же приходится держать цены под при­стальным контролем. Эта капризная экономическая кате­гория все время проявляет нездоровую тенденцию к росту.

Государству удалось наконец ввести новую твердую денежную систему. Исчезли «лимончики», как народ пре­зрительно окрестил денежные знаки с обозначением на них миллионов рублей, и на смену им пришел червонный рубль, базирующийся на золотом обеспечении.

При проведении денежной реформы произошел такой случай.

Дзержинскому доложили, что в стране но хватает ме­ди для изготовления разменной монеты. Так выходило по разным сведениям и сводкам. Тогда по его приказу на базы, склады и предприятия, всюду, где могла оказаться медь, направились уполномоченные экономического управ­ления ОГПУ. Медь была найдена. Даже более того, чем требовалось.

А сейчас разгорелась битва за металл, точнее, за вос­становление и развитие металлургии и машиностроения.

Дзержинский раскрыл свою заветную тетрадь, где бы­ли выписаны высказывания Ленина и выдержки из пар­тийных решений по промышленности, и прочел: «…без спасения тяжелой промышленности, без ее восстановления мы не сможем построить никакой промышленности, а без нее мы вообще погибнем, как самостоятельная страна…

Тяжелая индустрия нуждается в государственных суб­сидиях. Если мы их не найдем, то мы, как цивилизован­ное государство, — я уже не говорю как социалистиче­ское, — погибли»*.

Впрочем, к тетради Дзержинский мог бы и не при­бегать. Эту цитату из речи Ленина на IV конгрессе Ком­мунистического Интернационала он знал наизусть. Но ве­личайшее уважение к памяти Ильича заставляло его вся­кий раз, когда он обращался к нему, не доверять сво­ей памяти, а вновь и вновь вчитываться в ленинские строки. Кроме того, Дзержинскому казалось, что так ему легче удастся проникнуть в глубины ленинской мысли.

* В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 45, стр. 287—288.

Партия неуклонно следовала ленинским курсом. XIII партийная конференция выдвинула вопрос о метал­лопромышленности на первый план, XIII съезд партии, подтвердив решения конференции, признал поднятие металлургии «важнейшей задачей наступающего периода». «Наладить производство средств производства внутри Союза означает создать действительно прочную базу для социалистического хозяйства и в значительной степени освободить себя от необходимости передачи больших за­казов за границу». И еще: «…сделать все возможное для проведения в жизнь всего плана электрификационных работ*, имеющих такое громадное значение для упроче­ния нашего хозяйства и тем самым — для упрочения социализма»**.

Конечно, основная часть практической работы по пре­творению в жизнь этих решений ложилась на ВСНХ, тре­сты, фабрики, заводы, шахты. На ВСНХ, а следователь­но, и на него как на руководителя ложилась и тяжесть ответственности за подъем тяжелой индустрии и строи­тельство электростанций. Но ведь это задача общегосу­дарственного значения, и Феликс Эдмундович выходит с предложением создать Высшую правительственную ко­миссию по металлопромышленности. Такая комиссия (ВПК) была создана в марте 1924 года, и Дзержинский назначен ее председателем. В ее состав вошли: Предсе­датель ЦКК и нарком РКИ В. В. Куйбышев, Председа­тель Госплана Г. М. Кржижановский, нарком путей сообщения Я. Э. Рудзутак, нарком финансов Г. Я. Со­кольников и секретарь Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов А. И. Догадов***.

* Речь идет о плане ГОЭЛРО — генеральном плане электри­фикации России, принятом при жизни В. И. Ленина.
** «КПСС в резолюциях…», изд. 7-е, ч. 1, стр. 819.
*** Позднее состав комиссии был расширен и пополнен руко­водящими работниками ВСНХ, партийными и советскими работ­никами с мест.

«Пусть попробует теперь Каменев мариновать пред­ложения такой авторитетной комиссии», — думал Дзер­жинский, вспоминая о том, как Совет Труда и Обороны, председателем которого после смерти Ленина стал Каме­нев, с декабря 1923 года и до создания ВПК не решил ни одного принципиального вопроса по работе металлопро­мышленности.

Линия партии ясна, задачи тоже, но развитие метал­лопромышленности наталкивалось на огромные трудности. Тут были и изношенность оборудования, и недостаток средств, и нехватка квалифицированной рабочей силы (лучшие свои кадры рабочий класс отдал фронтам граж­данской войны), и низкая производительность труда. Наконец, отсутствие достаточного опыта у многих хозяй­ственников, ставших во главе трестов и предприятий.

Но рабочий класс — в этом Дзержинский был уве­рен — быстрее и легче преодолел бы эти трудности, если бы не путались под ногами троцкисты и присоединившие­ся к ним сторонники других оппозиционных групп и те­чений. Разбитые в ходе ими самими же затеянных дис­куссий, осужденные высшим партийным органом — съездами партии, они стремились использовать свое по­ложение в государственном аппарате, чтобы срывать или тормозить меры, намеченные партией.

Вот тут-то Дзержинский и столкнулся вновь с припи­санным ему ранее предложением о закрытии заводов. Это было 5 апреля 1924 года, вскоре после его прихода в ВСНХ. На междуведомственном совещании с докладом о положении и перспективах металлопромышленности вы­ступал член правления «Главметалла» Вейцман. И со­вершенно неожиданно, как выход из тяжелого положе­ния, в котором находится металлопромышленность, сре­ди других мер он предложил закрыть 13 лучших заводов, в их числе «Красный путиловец» и Луганский. Вейцман обосновал предложение тем, что они-де нерентабельны, содержание их обходится слишком дорого государству.

Дзержинский был поражен. Год назад XII съезд пар­тии отверг эту идею Троцкого. Казалось бы, вопрос ре­шен. И вот опять. И хотят, чтобы и он подписался под таким предложением.

— Кто предложил закрыть эти заводы? — спросил Дзержинский председателя правления «Главметалла» Судакова.

— Предложение закрыть заводы исходило от вашего заместителя Пятакова. Он же назвал «Красный путиловец». Кто конкретно называл другие заводы, подлежащие закрытию, не помню.

— О закрытии заводов не может быть и речи. Это метод смазывания вопроса, а не его разрешения, — резко ответил Дзержинский. И, постепенно накаляясь, доба­вил: — Я запрещаю в дальнейшем говорить об этом! А вас, — Дзержинский обратился к Пятакову, — я по­просил бы согласовывать такие вопросы со мной, прежде чем выносить на широкое обсуждение.

Пятаков склонил голову в знак того, что принял заме­чание к исполнению. Никто не заметил, как зло сверкну­ли при этом его глаза.

А Дзержинский перешел к очередным вопросам, пола­гая, что инцидент уже исчерпан. Он не знал, что это была заранее задуманная провокация. На совещании он впервые со всей остротой поставил вопрос о поднятии производительности труда и в качестве примера привел Сормовский завод, где трудилось столько же рабочих, как и до войны, — одиннадцать тысяч, а продукции выпуска­лось в четыре раза меньше. Нет! Не в увеличении госу­дарственных кредитов и не в закрытии лучших заводов путь к рентабельности, а в повышении производительно­сти труда, снижении накладных расходов и цен на про­мышленные изделия.

По его предложению совещание высказалось за то, чтобы каждый завод имел свой счет в банке и самостоя­тельный баланс, который позволил бы определить разме­ры его рентабельности или приносимого убытка.

Дальше начались события покрупнее и посерьезнее.

1 ноября 1924 года Феликс Эдмундович прочел в «Правде» статью Сокольникова. Народный комиссар финансов доказывал нецелесообразность форсирования роста крупной индустрии. За этим последовало предло­жение сократить выпуск изделий металлопромышленно­сти почти вдвое.

14 ноября 1924 года по предложению Народного ко­миссариата финансов Совет Труда и Обороны сократил производственную программу металлопромышленности с 308 до 270 миллионов рублей. Была распущена и Выс­шая правительственная комиссия по металлопромышлен­ности.

Дзержинский глазам своим не верил, читая это поста­новление. Сократить. Вопреки решению съезда партии?!

Конечно, было бы проще и спокойнее выполнять со­кращенную программу, но Дзержинский решил не сда­вать позиций. Он сам попросил назначить его председа­телем правления «Главметалла» и взял руководство ме­таллопромышленностью непосредственно в свои руки.

Сколько энергии надо было потратить на изыскание внутренних ресурсов, чтобы в условиях сокращенной программы не потушить новую домну на Макеевском за­воде, пустить домну на Надеждинском, увеличить выпуск меди, не допустить, казалось бы, неизбежного сокращения сельскохозяйственного машиностроения!

В эти трудные для металлопромышленности дни Фе­ликс Эдмундович Дзержинский обратился за помощью к рабочему классу. Так он поступал всю свою сознатель­ную жизнь.

21 ноября 1924 года Дзержинский выступил с докла­дом «Металлопромышленность — основа нашего хозяй­ства» на V Всесоюзной конференции профессионального союза металлистов.

— Я глубочайшим образом уверен, — говорил он, — что если мы именно в металлопромышленности вопрос поднятия производительности труда из плоскости споров и общих рассуждений перенесем в цех, мастерскую, к станку и там поставим вопрос, как улучшить, как под­нять производительность труда в данном цехе, при дан­ном станке, с данными рабочими, то именно там мы най­дем на них надлежащий ответ. Именно там кроются ко­лоссальнейшие источники средств.

Феликс Эдмундович рассказал, как повсюду растет спрос на изделия металлопромышленности. Отовсюду шли сообщения в ЦК, ВСНХ и «Главметалл» о недостатке металла и металлоизделий. Многие местные советские и партийные органы настойчиво требовали расширить про­грамму металлопромышленности.

— В этих условиях сокращение программы не имеет под собой никакой почвы, — заключил Дзержинский.

Конференция рекомендовала составить перспективный план развития металлопромышленности, положив в осно­ву рост спроса на металл.

Борьба вокруг программы металлопромышленности достигла особого накала в январе 1925 года.

7 января Совет Труда и Обороны, возглавляемый Ка­меневым, принял решение о дальнейшем сокращении тем­па роста металлургического производства в стране. Про­грамма СТО предполагала сокращение темпа роста ме­таллургии юга в четыре раза и Урала в три раза по сравнению с предшествующим годом. Сокольников про­должал чинить препятствия не только росту металлургии, но и восстановлению основного капитала всей промышленности. Он и его единомышленники предлагали вместо роста отечественной металлургии и машиностроения уве­личить ввоз готовых машин и других изделий из-за гра­ницы.

«Они говорят: «так дешевле», но за этим «дешевле» кроется превращение СССР в аграрный придаток разви­тых капиталистических стран, усиление экономической, а стало быть, и политической зависимости от них», — воз­мущался Дзержинский.

Свое решающее слово по вопросу о сокращении или увеличении темпов роста металлопромышленности дол­жен был сказать Пленум ЦК РКП (б), открывшийся 17 января 1925 года.

Дзержинский представил на обсуждение Пленума об­стоятельный доклад — «Положение и перспективы ме­таллопромышленности». Большая часть доклада была по­священа обоснованию необходимости расширения про­граммы.

Начались прения.

Дзержинский сосредоточенно ждал возражений, гото­вый дать сокрушительный отпор оппонентам.

Но большинство выступавших членов ЦК его под­держивают.

Председатель Центрального Исполнительного Комите­та, «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин, оглядывая сквозь очки своими близорукими добрыми глазами зал, говорит об огромном значении металлопро­мышленности для развития сельского хозяйства; заме­ститель председателя Реввоенсовета Фрунзе решительно высказывается за увеличение производства меди и цвет­ных металлов; начальник Военно-Воздушных Сил Бара­нов настаивает на развитии различных отраслей металло­промышленности, необходимых для авиации. Дзержин­ского поддерживают председатель Всеукраинского Цент­рального Исполнительного Комитета Петровский и председатель Совнаркома Украины Чубарь.

На трибуну Пленума поднялся председатель Цент­рального Комитета профсоюза металлистов Лепсе.

— Сейчас, — говорил Лепсе, — «Главметалл» имеет председателя, работа которого дает нам всем полную уве­ренность в том, что развитие металлопромышленности успешно продвигается вперед… Предложения, которые делал товарищ Дзержинский, являются глубоко проду­манными. Союз металлистов целиком их поддерживает, чтобы поставить на необходимую высоту металлопро­мышленность. Пленум ЦК должен их поддержать.

Сокольников выступил в защиту своей позиции, но — это было ясно всем — голос его не отражал мнения пар­тийных масс и прозвучал диссонансом общему настрое­нию, царившему на Пленуме.

Пленум одобрил в основном доклад Дзержинского и признал необходимым дальнейшее расширение металлур­гической промышленности в соответствии с потребностя­ми рынка, ВСНХ. Было дано право разрешать заводам расширять производство в пределах от 1 до 15 процентов сверх программ, утвержденных СТО. ЦК предложил приступить к разработке плана восстановления основного капитала, переоборудования и постройки новых заводов (за что особенно бился Дзержинский), Вопрос о металлопромыш­ленности решено было включить в повестку дня пред­стоящей XIV партийной конференции.

XIV партийная конференция, а затем и XIV партий­ный съезд окончательно подтвердили курс на индустриа­лизацию страны, развитие производства средств произ­водства и образование резервов для экономического ма­неврирования.

Дзержинскому приятно было вспомнить о том, что те­зисы его доклада о металлопромышленности, представ­ленные XIV партийной конференции, были приняты без всяких изменений в качестве ее постановления. Значит, правильно сумел он отразить в них линию партии, ее волю.

Прошло около двух лет после его прихода в BGHX и год с того момента, как он возглавил «Главметалл». Мож­но подвести итоги. За истекший 1924/25 хозяйственный год вся промышленность возросла по сравнению с преды­дущим 1923/24 годом на 62 процента, превысив в два ра­за плановые предположения. Еще разительнее были успе­хи металлопромышленности. Здесь рост за год был более чем вдвое.

Так вопреки предсказаниям врагов, вопреки их на­деждам Советская страна без посторонней помощи, свои­ми собственными силами восстанавливала свою промыш­ленность. Феликс Эдмундович задавал себе вопрос: «От­куда эта сила, почему ожидания наших врагов не оправдались?» И сам же отвечал на него:

«Эта сила, которая неизвестна буржуазным стратегам, которая ненавистна предателям рабочего класса, эта сила есть воля рабочего класса, если эта воля оплодотво­ряется и одухотворяется великими идеями коммунизма. Коммунизм и Коммунистическая партия, руководящая рабочим классом, передовой отряд рабочего класса, объ­единяющая весь рабочий класс, — вот эта сила обеспе­чит нам победу!»

Весна 1924 года была ранняя и дружная. Начало ап­реля, а на подмосковной даче, где жили Дзержинские, снега уже как не бывало, ярко зеленеет молодая травка под ногами, на деревьях под теплыми лучами весеннего солнышка набухают почки, вот-вот покажутся из них ма­ленькие, нежные листики.

Софья Сигизмундовна ходила по саду, наслаждаясь ярким весенним днем.

Она услышала, как у ворот остановился автомобиль, хлопнула дверца. Через минуту в саду показался высо­кий, худой, сутуловатый мужчина в элегантном пальто и фетровой шляпе. Он шел навстречу Софье Сигизмундовне, широко улыбаясь, снимая на ходу шляпу.

— Вячеслав Рудольфович, неужели и вы тоже не мо­жете к нам запросто, без бумаг? — говорила Софья Сигизмундовна, указывая глазами на увесистый портфель гостя. — Только что уехал Чайванов, оставив у Феликса кучу документов из ВСНХ, теперь вы хотите его мучить, а ведь он в отпуске и должен отдыхать и лечиться.

— Да ведь он сам требует, — оправдывался Мен­жинский, — ну, предположим, я не приеду, так он при­мчится в Москву, вы же его знаете. Но, пожалуйста, дорогая Софья Сигизмундовна, не волнуйтесь. Я привез «хорошие» бумаги и постараюсь развеселить Феликса Эдмундовича.

И действительно, спустя некоторое время из кабинета Феликса Эдмундовича раздался веселый смех.

Он не мог удержаться от смеха, хотя и читал весьма серьезный документ — докладную записку начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Артузова о ходе работы по делу зарубежного центра савинковского «На­родного союза защиты родины и свободы» (НСЗРиС), делу под кодовым названием «Синдикат-2».

Докладная записка сообщала о «нелегальном» путе­шествии по Советскому Союзу прибывшего из-за границы эмиссара Савинкова Фомичева. Фомичев всерьез ве­рил в то, что встречается с настоящими «врагами Совет­ской власти» и что его пребывание в СССР сопряжено с большой для него опасностью, тогда как встречался он с чекистами, которые контролировали каждый его шаг и оберегали от случайного провала. Комизм ситуации под­черкивался весьма серьезным, по-официальному сухим тоном, к которому прибегал Артузов.

— Я вижу, Артузов с большим мастерством водит за нос таких матерых конспираторов, как Савинков, — го­ворил Дзержинский, подписываясь под напечатанным крупными буквами словом «утверждаю» на плане даль­нейших мероприятий, цель которых заставить Бориса Савинкова приехать в Советский Союз.

— Артузов — один из ваших учеников, Феликс Эдмундович, — отвечал Менжинский, забирая утвержденный план. — Подобные комбинации, насколько мне не изменяет память, вы проводили еще в восемнадцатом по делу казанского отделения НСЗРиС и при разоблачении Локкарта. Но ученик действительно талантливый, да и его заместители Пиляр и Пузицкий тоже под стать ему, умные контрразведчики.

Проводив Менжинского, Феликс Эдмундович не по­шел работать. Остаток дня решил провести с семьей. Он был в отличном настроении, и Софья Сигизмундовна была благодарна Менжинскому: сдержал слово, отвлек Феликса от тяжелых дум о металле.

Феликс Эдмундович и Софья Сигизмундовна сидели на своей любимой садовой скамье и наблюдали, как не­вдалеке на лужайке играют Ясик, его товарищ Володя Овсеенко и племянница Феликса Эдмундовича Зося.

Зося была самой старшей в этой компании. Из угло­ватого подростка, каким встретил ее в двадцатом году в Харькове Дзержинский, она превратилась в красивую, стройную девушку с тонкими, «Дзержинскими» чертами лица. Зося часто гостила у дяди. Она к этому времени уже окончила рабфак и перешла на второй курс Харь­ковского финансово-экономического политехникума. Бы­ла активной комсомолкой.

Феликсу Эдмундовичу вспомнилось, как в 1922 году он старался приучать шестнадцатилетнюю Зосю к си­стематическим занятиям. Однажды он сказал ей:

— У меня к тебе большая просьба. Не можешь ли помочь мне в одном деле?

— Конечно! — обрадовалась Зоя.

— Но это не так просто.

— Я постараюсь сделать все, что нужно.

— В таком случае возьми вот эту книжку. Меня про­сили сообщить, какого я о ней мнения, но ты знаешь, как я занят. Я прошу тебя хорошенько прочесть ее и рас­сказать мне, о чем в ней сказано, хороша ли она?

Книжка, на вид тоненькая, оказалась очень трудной для чтения. Стараясь понять ее, Зося убедилась, как ма­ло она знает. «С тех пор, — писала впоследствии Софья Владиславовна, — у меня начался сдвиг в учебе, я по­няла, что мне надо серьезно заниматься».

В тот же вечер у Дзержинского состоялся один раз­говор: Владимир Владимирович Овсеенко запомнил его на всю жизнь. К нему, тогда совсем юному комсомольцу, Феликс Эдмундович неожиданно обратился с вопросом:

— Скажите, Володя, во что коммунист должен верить?

Вопрос Володе показался странным. Как комсомолец он, конечно, был ярым атеистом, распевал с товарищами «Мы на небо залезем, разгоним всех богов» и не верил ни в бога, ни в черта. Уж не разыгрывает ли его Феликс Эдмундович? Володя замялся, не зная, что ответить.

— В коммунизм он должен верить, я так считаю. Не только по книгам, но всем своим существом комму­нист должен быть уверен в победе революции, — сказал Феликс Эдмундович.

И по тому, как он сказал, Володя понял, что это очень серьезно.

Уехал домой Володя, спит в своей комнате Ясик, улеглась Зося с книгой в руках, а Феликс Эдмундович в спальне снова засел «часок поработать перед сном». Ря­дом Софья Сигизмундовна, помогает ему выверять таб­лицы. Как в Кракове, когда вместе готовили партийную почту в Россию.

Так проходил у Дзержинского отпуск. Правда, он считал отпуск несвоевременным, но товарищи знали, что выбрать время для отдыха ему самому никогда не удаст­ся, и Политбюро, не считаясь с его протестами, обяза­ло отпуск взять.

За неполный месяц пребывания на даче Дзержинский написал двадцать семь деловых писем, принял участие в пяти совещаниях. Там же, во время отпуска, им был со­ставлен план работы Высшей правительственной комиссии по металлопромышленности. В пояснительной запи­ске к плану Дзержинский предлагал привлечь к работе в ВПК «в первую очередь людей из других ведомств и учреждений, заинтересованных в удешевлении изделий металлопромышленности и ее упорядочении, не связан­ных с ее рутиной и могущих искать и не бояться новых путей».

Савинкова арестовали. Этого зубра контрреволюции привел из Парижа, как теленка на веревочке, чекист А. П. Федоров, отлично разыгравший роль одного из ру­ководителей несуществующей антисоветской организации «Либеральные демократы». Савинков поверил в суще­ствование этой организации и в возможность своего вы­езда в СССР под чужим именем. Его обнадежили доклад благополучно возвратившегося в Париж Фомичева и письма другого эмиссара, Павловского. Он не знал, раз­умеется, что они написаны под диктовку чекистов!

— Уважаю ум и силу ОГПУ! — воскликнул Савин­ков, когда его доставили на Лубянку. И начал каяться.

Накануне судебного процесса с ним разговаривал Дзержинский. Савинков убеждал Дзержинского в том, что он разочаровался в белом движении, считает свою борьбу с Советской властью роковой ошибкой и хочет искупить ее честным трудом.

Феликс Эдмундович выслушал его внимательно и сказал:

— Мало, Савинков, разочароваться в белых и зеле­ных, надо суметь понять и оценить красных.

Савинков принял совет и постарался доказать это в суде.

«Белое движение разбито не только физически, но и идеологически и морально, — писала в передовой газета «Известия» 30 августа 1924 года. — Его наиболее реши­тельный сторонник признал, что это движение антирус­ское, антинародное, что это движение антикрестьян­ское и антирабочее, что оно может жить только при под­держке иностранного капитала и что оно может быть только шпионской организацией иностранных генераль­ных штабов».

А год спустя на ту же приманку попался и Сидней Рейли, заочно приговоренный советским судом к расстре­лу еще в восемнадцатом году как ближайший помощник Локкарта. Рейли, которому тогда удалось благополучно
бежать из России, теперь сам прибыл в Москву неле­гально по каналам Монархической организации центра России (МОЦР), контролируемой ОГПУ.

— Сам удивляюсь, как это нам удалось, — говорил Артузов, докладывая об аресте Рейли Дзержинскому. — Удивительно, что Рейли поверил в «силы контрреволю­ции» после ареста и суда над его другом Савинковым.

— Тут нет ничего удивительного. Его, как в свое время и Савинкова, ослепила классовая ненависть. Им так хочется свергнуть Советскую власть, что они го­товы желаемое принять за действительность. Поэтому Рейли переоценил силы контрреволюционного подполья и троцкистской оппозиции, на которую он тоже делая ставку.

Оказавшись в тюрьме, Рейли обратился с письмом к Дзержинскому. «После прошедших со мной разговоров выражаю согласие дать вам вполне откровенные призна­ния и сведения относительно организации и состава ве­ликобританских разведок и поскольку мне известны та­кие же сведения относительно американской разведки, а также лиц в русской эмиграции, с которыми мне при­шлось иметь дело».

Показания Сиднея Рейли были использованы Совет­ским правительством в ноте правительству Англии по по­воду подрывной деятельности, проводимой британскими специальными службами в СССР.

Дзержинский несколько раз перечитал справку об антисоветской деятельности одного из инженеров ВСНХ. ОГПУ просило санкции на его арест. Феликс Эдмундо­вич взял ручку, обмакнул в чернила перо и… отложил.

— Улики бесспорны, но он хороший специалист. Мо­жет принести большую пользу. Знаете что, Вячеслав Ру­дольфович, — сказал, оживляясь, Дзержинский, — оставьте его мне, я его переломлю. Многих людей можно приобрести и заставить работать честно, не доводя дело до суда.

Подобные разговоры у них уже были, и Менжинский знал, что Дзержинский сумел «переломить» не одного в прошлом контрреволюционно настроенного специалиста.

Менжинский уехал, а Феликс Эдмундович долго еще думал над давно волновавшим его вопросом: как в инте­ресах социалистического строительства сплавить воедино революционный энтузиазм рабочего класса со знанием и опытом старой технической интеллигенции? Конечно, ак­тивных контрреволюционеров придется еще изолировать. Но на пути стояли не только консерватизм и антисовет­ские настроения части старых специалистов. Правильно­му и полному их использованию мешало недоверие к ним, нежелание учиться у них, бытующее среди совет­ских хозяйственников и рабочих.

Этот вопрос Дзержинский решил поставить в своем докладе «О металлопромышленности» на XIV партийной конференции. Он говорил:

— Я должен сказать, что без знаний, без учебы на­шей собственной, без уважения к людям, которые знают, без поддержки технического персонала, без поддержки науки, которая именно имеет целью поднять нашу про­мышленность и подвести научную базу под производ­ственные процессы, мы без этого не сможем выполнить той задачи по поднятию производительности труда, ко­торая перед нами поставлена. Как же мы подходим еще сейчас к техническому персоналу? У нас очень много пережитков в этой области. Мы помним еще то время, когда держали дубинку в руках и должны были держать для того, чтобы не позволить им изменять, а кто изменя­ет, того стукнуть и уничтожить. Остатков той психоло­гии, которая была тогда уместна, у нас еще очень много держится до сих пор.

Дзержинский уловил шум в зале, остановился и спросил:

— Может быть, вам несколько странно, что я, пред­седатель ГПУ, такие речи говорю?

Ответом был дружный смех.

— Но вы тем более должны прислушаться к тому, что говорит в этой области председатель ГПУ!

На этот раз уже не смех, а аплодисменты покрыли его слова.

— Я должен прямо сказать: мы рассматриваем их часто только как наемников. Я думаю, неправилен такой подход. Мы можем их завоевать как коллег, как тех то­варищей, с которыми мы вместе работаем. Вопрос отно­сительно того, чтобы мы подняли на высшую ступень на­уку и создали товарищеские условия работы нашему тех­ническому персоналу, является основной задачей, без которой мы окончательно победить в экономическом отно­шении буржуазную Европу не сможем!

Техническая интеллигенция отвечала Дзержинскому на доверие доверием. Когда коммунисты «Главметалла» решили обсудить директивы XIV партконференции, на партийное собрание явились все беспартийные специали­сты и приняли активное участие в обсуждении. А на ор­ганизационном собрании Общества по изучению проблем межпланетных сообщений в президиум общества наряду с К.Э. Циолковским, Ф.А. Цандером и другими изве­стными учеными и инженерами был избран и Ф.Э. Дзер­жинский.

Терпению партии пришел конец. В январе 1925 года Пленум ЦК РКП (б) сделал Троцкому категорическое предупреждение и освободил его от обязанностей предсе­дателя Реввоенсовета, так как дальнейшее пребывание его на этом посту могло отрицательно повлиять на бое­способность Красной Армии. Долго не могли решить, где его использовать, наконец в мае он был назначен членом президиума ВСНХ.

Свою работу в этом генеральном штабе советской про­мышленности Троцкий начал с докладной записки на имя Председателя ВСНХ Дзержинского, в которой предо­стерегал его против взятых темпов развития промыш­ленности и предсказывал экономический кризис. Троцко­го поддерживал Каменев. Он даже сформулировал его позицию в виде лозунга — «Реже шаг!».

— И это он пишет в тот момент, когда наша про­мышленность уже приближается к довоенному уровню, а вместе с тем во весь рост встает задача возобновления и расширения основного капитала. Забот и без того по горло, а тут еще с Троцким возись, — возмущался Дзер­жинский в разговоре с Манцевым и Менжинским.

— Меня удивляет, что Троцкий только недавно тре­бовал сверхиндустриализации, а тут вдруг так резко переменил фронт, — сказал Манцев.

Дзержинский перетянул на хозяйственную работу в НКПС, а затем в ВСНХ большую группу чекистов. Ман­цев тоже работал теперь в ВСНХ членом президиума и заведующим отделом торговой политики.

— Да что вы удивляетесь, Василий Николаевич?! Троцкий — это же фигляр. Как Петрушка в балагане. Прыжок с поворотом на сто восемьдесят градусов, и вуаля, пожалуйста — «реже шаг», — при последних словах Вячеслав Рудольфович сделал руками жест, какой делает акробат после удачного прыжка. — Все дело в том, — продолжал Менжинский, — что Троцкому важна не столько индустриализация, сколько повод для новых на­падок на линию партии.

— Но ведь Пленум потребовал от него полного и безо­говорочного отказа от какой бы то ни было борьбы про­тив идей ленинизма. Он предупрежден, что может по­ставить себя вне Политбюро, и даже устранен от работы в ЦК, — усомнился Манцев.

— И все-таки прав Вячеслав Рудольфович. Троцкий не остановится перед нарушением решения Пленума ЦК, как не остановился ранее перед нарушением решений партийных съездов, но Пленум постановил прекратить дискуссию, и я не хочу втягиваться в открытую поле­мику с ним, — говорил Дзержинский. — Пусть ответом ему будет мой доклад на III Всесоюзном съезде Советов.

И зачем только его направили в ВСНХ? — снова вы­рвалось у Дзержинского.

— А куда же еще, как не под гласный надзор предсе­дателя ОГПУ, — пошутил Менжинский.

На III съезде Советов Дзержинский сделал обстоя­тельный доклад о положении промышленности СССР. Многочисленные цифры и диаграммы подводили к един­ственно правильному выводу:

— Главнейшая и основная задача, которая стоит не только перед промышленностью, но и перед всем народным хозяйством и перед правительством, — это наметить в дальнейшем меры к тому, чтобы рост развития промыш­ленности не только не был ослаблен, но был усилен и до­гнал потребности всего народного хозяйства.

В своем постановлении съезд Советов признал необхо­димым дальнейшее усиление темпов развития промышлен­ности и в первую очередь расширение металлической про­мышленности.

Разумеется, Председатель ВСНХ занимался всеми от­раслями народного хозяйства, а не только металлопромыш­ленностью. Но тяжелой индустрией — в первую очередь.

— Некоторые товарищи тут также спрашивали: «По­чему вы напираете на тяжелую индустрию, почему вы не разворачиваете легкую индустрию?»

Тяжелая индустрия обеспечивает рост легкой индуст­рии, и для того, чтобы легкая индустрия могла расширяться… мы должны соответственно заблаговременно подгото­вить и расширить нашу тяжелую индустрию, — так гово­рил Дзержинский на конференции московских большеви­ков в преддверии XIV партийного съезда.

XIV съезд партии вошел в историю как съезд инду­стриализации. Генеральная линия партии на индустриали­зацию страны вырабатывалась и последовательно разви­валась в решениях съездов, конференций и плену­мов ЦК РКП (б), проходивших и до XIV съезда. В этой коллективной творческой работе партии немалую роль сы­грали доклады, выступления и статьи Феликса Эдмундовича Дзержинского.

— Феликс Эдмундович вырос в крупнейшего экономи­ста партии. Он дает партии такие постановки экономиче­ских проблем, которые при своем решении двигают хозяй­ство страны колоссальными шагами вперед. Не найдется ни одной проблемы, которая была бы поставлена разви­тием народного хозяйства с весны 1921 года, в которой не принимал бы самое непосредственное участие Дзер­жинский — так говорил своим товарищам по ВСНХ за­меститель председателя правления «Главметалла» В. И. Межлаук, вернувшись со съезда*.

Трудно даже перечислить все проблемы, в разрешении которых принимал участие Дзержинский. И одна из этих проблем — которой он придавал огромное значение — это привлечение масс рабочих к выполнению стоящих перед промышленностью задач.

«Кто не ставит себе в своей практической повседневной работе этой задачи – вовлечение этих масс в число созидательных участникаов производства, — тому не укрепить, не наладить нашей государственной промышленности… Если хозяйственник не знает массы, не умеет стать ее вождем, не сумел завязать с ней постоянных живых связей, то он не может быть ни хорошим членом партии, ни хорошим хозяйственником. Формой этого общения с массой и являются производственные совеща­ния», — писал Дзержинский еще в июне 1924 года прав­лениям синдикатов, трестов и красным директорам пред­приятий.

* О Ф. Э. Дзержинском, как первом из большевиков, который после В.И. Ленина поставил широко проблему реконструкции промышленности, кроме В. И. Межлаука, пишут в своих воспоми­наниях бывшие члены Политбюро ЦК ВКП(б) А. И. Микоян и А. А. Андреев, делегат III съезда Советов Н. П. Богданов. Док­тор исторических наук С. С. Хромов, автор обстоятельной монографии «Ф. Э. Дзержинский во главе металлопромышленности», пишет: «Можно смело утверждать, что в первые годы после смерти В. И. Ленина никто из членов ЦК партии столь основа­тельно не разрабатывал проблем тяжелой индустрии, как это сделал Феликс Эдмундович Дзержинский».

Он двинул вперед развитие целого ряда отраслей промышленности, которые или вовсе не существовали, или находились в зародышевом состоянии. К ним отно­сится тракторостроение, автомобилестроение, авиапро­мышленность, цветные металлы, сельскохозяйственное машиностроение, судостроение и другие. Неоднократно Дзержинский входил в правительство с просьбами запре­тить импорт тех или иных машин (например, тракторов), если их может изготовлять отечественная промыш­ленность.

— Я не против ввоза вообще. Обойтись без импорта мы не можем. Но ввозить из-за границы надо то, что будет содействовать достижению нашей экономической самостоятельности, а не толкать нас в кабалу к загра­ничным капиталистам, — объяснял Дзержинский свою позицию.

И он добивается решения о строительстве трактор­ного завода в Сталинграде и завода сельхозмашин в Ростове-на-Дону.

С этих позиций Дзержинский подходит и к вопросу о концессиях.

В ВСНХ нашлись работники, предложившие передать восстановление богатейшего медного рудника Карабаш и Риддеровских свинцово-цинковых месторождений их старому хозяину, английскому капиталисту Уркарту. Дзержинский распорядился проверить, что собой пред­ставляют эти работники, которые действуют как агенты этого капиталиста. Он просил «составить список инжене­ров и ученых и наших коммунистов-администраторов, знающих дело и не имеющих слабости к Уркарту, дабы привлечь их к работе» и «собрать все силы и двинуть дело самым быстрым темпом».

Интересен результат. Уркарт просил кредит в 10 мил­лионов рублей и обещал, что Карабаш после трех лет будет давать 300 тысяч пудов меди. Когда за восстанов­ление рудника взялось само Советское государство, то, вложив всего 900 тысяч рублей, уже через год получило 500 тысяч пудов, то есть полное довоенное производство.

Были восстановлены своими силами и Риддеровские руд­ники, на которые претендовал Уркарт.

— Я должен сказать, что если бы тут были просто наемные рабочие, если бы здесь была простая эксплуата­ция, а не борьба за строительство социализма, то ни в коем случае не могло быть речи о том, что можно было достигнуть таких результатов, — заявил Дзержинский.

Целый ряд кампаний, начатых Дзержинским, такие, как борьба за снижение розничных цен, за поднятие произ­водительности труда, режим экономии, упрощение и уде­шевление государственного аппарата, приняли общегосу­дарственный размах и значение.

Большую помощь и поддержку получали у Дзержин­ского рационализаторы и изобретатели…

…А здоровье становилось все хуже. В конце 1924 го­да у него был первый приступ грудной жабы. Врачи серьезно беспокоились за его жизнь, советовали беречь­ся, ограничить работу четырьмя часами в день, соблюдать режим. Но он словно торопился сделать как можно боль­ше за отведенный ему судьбой срок и по-прежнему ра­ботал по 16—18 часов.

В июне 1925 года Дзержинский посетил Волховстрой. Вместе с начальником строительства Графтио обошел стройку. Он внимательно выслушивал сообщения руково­дителей, беседовал с рабочими, рекомендовал им учиться монтажу турбин у шведских специалистов, чтобы затем самим управлять электростанцией.

Возвратившись в кабинет Графтио, Феликс Эдмундович сказал:

— Знаете, Генрих Осипович, доктора запретили мне даже на третий этаж подниматься, а сколько я исходил здесь, сами видели, и ничего… Воздух строй­ки полезен!

— Мы ведь, Зиновьев, не шутки шутим, а должны сохранить во что бы то ни стало единство нашей партии. И единство партии должно быть сохранено, оно должно быть свято для всех нас не формально, как вы пытае­тесь предлагать и доказывать, а по существу, — говорил Дзержинский, обращаясь к лидеру «новой оппозиции», выступившей на XIV партийном съезде со своей «особой» платформой.

Зиновьев в то время возглавлял Ленинградскую пар­тийную организацию. ЦК ВКП(б) направил в Ленинград для разъяснения решений съезда и антипартийной дея­тельности «новой оппозиции» группу членов ЦК — Андреева, Дзержинского, Калинина, Кирова.

Чрезвычайная конференция ленинградских коммуни­стов единодушно одобрила итоги XIV партийного съезда, отстранила Зиновьева и его единомышленников и избра­ла новый губернский комитет во главе с Сергеем Миро­новичем Кировым.

Очень скоро «новая оппозиция» нашла общий язык с Троцким. В апреле 1926 года Пленум Центрального Комитета вновь обсуждал вопросы хозяйственного строи­тельства. Троцкий и Каменев, которые совсем недавно выдвигали лозунг «Реже шаг!», неожиданно сделали новый крутой поворот и начали обвинять ЦК в том, что он слишком медленно ведет дело индустриализации. Они настаивали на совершенно нереальном ускорении темпов развития промышленности за счет выкачки денег из деревни. Собственно говоря, ничего нового в этих пред­ложениях не было. Старая троцкистская позиция.

— В тех речах, с которыми здесь выступали Каме­нев и Троцкий, — говорил Дзержинский на Пленуме, — совершенно ясно и определенно нащупывалась почва для создания новой платформы, которая привела бы к за­мене не так давно выдвинутого партией лозунга «ли­цом к деревне» лозунгом «кулаком к деревне». Те речи, которые здесь говорились ими, метод искания ими средств, постановка ими вопроса, откуда взять средства для инду­стриализации страны, — все это клонилось к тому, что надо обобрать мужика…

Если послушать вас, Каменев и Троцкий, то у вас как будто тут нет союза рабочих и крестьян, вы не ви­дите этого союза как основу Советской власти, при дик­татуре пролетариата. И поэтому этот совершенно оши­бочный политический уклон может быть и для нашей промышленности, и для всей Советской власти убий­ственным.

Пленум отверг предложения оппозиции и одобрил курс, проводимый Центральным Комитетом и Полит­бюро.

Вопреки решениям XIV съезда партии оппозиция про­должала свою раскольническую деятельность. Она прибег­ла к таким приемам и методам борьбы, которые июльский объединенный Пленум ЦК и ЦКК квалифицировал как «небывалые» и «неслыханные» в жизни партии. Устройство нелегальных, конспиративных собраний, на­правление своих агентов в другие партийные организация с целью создания там подпольных фракционных групп, распространение среди местных организаций, помимо ЦК, тенденциозно подобранных секретных документов — та­кова была обстановка и накал борьбы внутри партии к моменту созыва июльского объединенного Пленума ЦК и ЦКК.

Феликс Эдмундович тщательно готовился к Пленуму. Линия ЦК должна быть подкреплена точными цифрами и данными, и это должен сделать он, Председатель ВСНХ. Мешает тяжелая астма. Днями он перенес два сердеч­ных приступа, но никому не сказал об этом. Опасался, как бы врачи не запретили выступать. Только записал для памяти в своем блокноте, чтобы уже после Пленума поговорить с ними.

А тут еще переворот в Польше. 13 мая 1926 года Пилсудский снова пришел к власти. Пилсудского поддер­живают Англия и США. В ОГПУ поступили сведения о намерении английского генерального штаба с помощью Польши и других граничащих с СССР буржуазных госу­дарств организовать широкую диверсионную работу на советских промышленных предприятиях. Органы ГПУ уже задержали нескольких диверсантов, направлявшихся с такими заданиями в районы «Грознефти», Донбасса, Тулы. Участились пожары и взрывы на предприятиях, отмечалось усиление шпионажа.

Все это говорило о возрастании опасности прямого военного нападения на СССР. Надо принимать срочные безотлагательные меры. Сразу же после переворота Пил­судского Дзержинский ставит перед ОГПУ задачу «все свои силы направить на подготовку к обороне» и наме­чает практические меры: вести энергичную борьбу с поль­ской агентурой, петлюровскими и белогвардейскими бан­дами, с влиянием ксендзов, усилить пограничную охрану и разведку в пограничных местностях.

20 мая Дзержинский представил в комиссию обороны при Политбюро ЦК ВКП(б) доклад «О современном со­стоянии заводов военной промышленности».

11 июля Дзержинский сообщает в ЦК о подготовке Польши к нападению на СССР и оживлении деятель­ности белогвардейцев в Прибалтике и против Кавказа.

Он предлагает проверить состояние Красной Армии, обсудив этот вопрос в комиссии обороны.

Вместе с наркомом иностранных дел Чичериным они входят с предложением, чтобы Пленум ЦК заслушал информацию о внешнем положении СССР в связи с агрес­сивной политикой Польши и Англии.

В воскресенье, за два дня до своего выступления на Пленуме, Дзержинский до поздней ночи работал в ОГПУ. На следующий день выступил с речью на заседании Пре­зидиума ВСНХ о контрольных цифрах промышленности на 1926/27 год. Вернулся домой в 3 часа ночи страшно усталый.

Настало утро 20 июля 1926 года… Тошнота, признак сосудистого криза, подступает к горлу. Но на сегодня назна­чено его выступление. Надо преодолеть слабость и ехать. Феликс Эдмундович, так и не позавтракав, отправился в ОПТУ, а затем в Кремль на очередное заседание Пленума.

Дзержинский занял место рядом с Микояном, достал блокнот и приготовился слушать доклад Каменева о хлебозаготовках. Каменев теперь народный комиссар внешней и внутренней торговли и отвечает за это дело. Вскоре карандаш в руках Дзержинского забегал по блокноту. Подбор экономических расчетов Каменев делает в духе концепции «новой оппозиции», пугает огромными прибылями частника, да к тому же обнаруживает полное незнание и непонимание вопроса, путая валовую прибыль с чистой прибылью. Придется в своем выступлении показать всю несостоятельность его выкладок.

— Слово предоставляется товарищу Пятакову, — слы­шится голос председательствующего.

Анастас Иванович Микоян видит удивление на лице Дзержинского.

— Странно, — говорит он, — Пятаков мой замести­тель, а даже не поставил в известность о своем намере­нии выступить!

Пятаков говорил долго. Оперируя взятыми в ВСНХ данными, пытался доказать, что деревня богатеет чрез­мерно, что партия задерживает развитие промышленности. Пятаков потребовал повышения оптовых цен, усиления налогового обложения деревни, уменьшения расходов бюджета на все нужды, чтобы за счет всего этого увеличить вложения в основной капитал промышленности.

Лицо Дзержинского покрывается пятнами.

— Феликс Эдмундович, не надо так волноваться. Ну кто не знает, что Пятаков троцкист, — говорит Микоян, видя, как нервничает Дзержинский.

— Пятаков мой заместитель. Фактически он делает содоклад. От чьего имени, спрашивается? От ВСНХ? Как же так, не предупредив даже, выступает с антипартийной программой? Не знаю, как вы это расцениваете, а я рассматриваю как вероломство. Если уж драться между собой, то соблюдая все правила борьбы…

В таком взвинченном состоянии Дзержинский поднял­ся на трибуну.

— Товарищи, я должен сказать, что в докладе Каме­нева и в дополнении к этому докладу Пятакова я поражен в величайшей степени тем обстоятельством, что один из них, будучи наркомторгом… а в другой заместителем Председателя Высшего Совета Народного Хозяйства, проявили полное незнание и незнакомство с теми вопросами, о которых здесь трактовали — так он начал свою речь. А затем блестяще доказал это свое утверждение цифрами и данными, многие из которых знал наизусть или приводил, бросая лишь мимолетный взгляд на свои записи. Каменев, Пятаков, Троцкий все время пере­бивали его репликами, не давали говорить. После одной из таких реплик Дзержинский решил Пятакова осадить:

— Пятаков свое невежество уже обнаружил, и поэто­му ему позволительно кричать.

— А вы всегда пользовались молчанием, товарищ Дзержинский? — с места выкрикнул Троцкий.

Дзержинский даже не обернулся в его сторону.

— Вы — свидетели уже не один день, как меньшин­ство желает вывести из равновесия большинство, — ска­зал он, обратившись к собранию, — и я не буду на та­кие реплики обращать внимания, ибо чем мы больше об­ращаем внимание на эти выходки, тем больше мы этим даем возможность оппозиции нашу деловую работу дезорганизовывать.

— Верно! Правильно! — поддержали его голоса из зала.

Но выкрики со стороны оппозиции продолжаются. Сто­ронники большинства тоже не остаются в долгу. Пере­крывая общий шум, Дзержинский продолжает. Он приво­дит цифры, разбивающие в прах построения Каменева и Пятакова. Цифры эти свидетельствуют и об отличном знании Дзержинским дела, которое совсем недавно по­ручила ему партия. Он говорит:

— И тут выступает на смену программа Пятакова, бессмысленная, антисоветская, антирабочая программа за повышение отпускных цен.

Впервые программа оппозиции названа антисоветской. На некоторое время зал стихает, затем шум усиливается; стенографистки уже не в состоянии улавливать и фикси­ровать отдельные реплики. Председатель объявляет, что время Дзержинского истекло. Дзержинский просит еще 10—15 минут.

— Не ограничивать! — требует зал. Слышна реплика Каменева:

— Вы четыре года нарком, а я только несколько ме­сяцев!

— А вы будете 44 года — и никуда не годны, — под общий смех отвечает Дзержинский, — потому что вы за­нимаетесь политиканством, а не работой. А вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя, Каменев, никогда!

Голоса с мест:

— Правильно!

— И поэтому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите, — вновь обратился к залу Дзержин­ский. — Я никогда не кривлю своей душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них, мне одному справиться трудно, поэтому я прошу у вас помощи…

Дзержинский побледнел. Капельки пота поползли по лбу. Он почувствовал страшную слабость и головокруже­ние, но, собрав последние силы, твердым голосом, прозву­чавшим почти торжественно, закончил речь:

— …Вы видите, что именно все те данные и все те до­воды, которые здесь приводила наша оппозиция, основа­ны не на фактических данных, а на желании во что бы то ни стало помешать той творческой работе, которую Политбюро и Пленум ведут.

Феликс Эдмундович сошел с трибуны под аплодисменты. Сел на свое место. Грудь распирала тупая боль. Он еще пытался слушать других ораторов, волновался, но вскоре почувствовал себя совсем плохо. Товарищи по­могли выйти из зала, уложили на диван в одной из со­седних комнат. Пришел врач, сделал укол камфары, дал ландышевых капель…

Феликс Эдмундович лежал и вспоминал слова старень­кого доктора из Сухуми: «Вас хватит не более чем на два-три года, если не будете лечиться и соблюдать режим». Это было в 1922 году. Неужели пришел срок? «Нет, — упрямо подумал Дзержинский, — мы еще поборемся». И когда немного отлегло, встал и направился домой.

Открылась дверь, и в квартиру вошел Феликс. Он был смертельно бледен и двигался медленно, с тру­дом. За ним Беленький и его секретарь по ВСНХ Реденс. Феликс Эдмундович крепко пожал руку Софье Сигизмундовне и молча направился в спальню.

— Я сам, — сказал он, когда Софья Сигизмундовна попыталась пройти вперед, чтобы приготовить постель.

Он упал без сознания между двумя кроватями. Бе­ленький и Реденс подняли его и уложили на кровать. Прибежавший сосед по квартире старый товарищ Адольф Барский вызвал врача. Врач явился почти немедленно, но было уже «поздно». Привычным движением доктор до­стал часы, щелкнул крышкой.

Феликс Эдмундович Дзержинский умер в 16 часов 40 минут.

На вечернем заседании члены ЦК и ЦКК приняли обращение:

Ко всем членам партии, рабочим, трудящимся, к Красной Армии и Флоту.

Товарищи!

Сегодня партию постиг новый тяжкий удар. Скоропо­стижно скончался от разрыва сердца т. Дзержинский, гроза буржуазии, верный рыцарь пролетариата, благо­роднейший борец коммунистической революции, неуто­мимый строитель нашей промышленности, вечный тру­женик и бесстрашный солдат великих боев.

Товарищ Дзержинский умер внезапно, придя домой после своей речи — как всегда, страстной — на Пленуме Центрального Комитета. Его больное, вконец перетружен­ное сердце отказалось работать, и смерть сразила его мгновенно. Славная смерть на передовом посту!

Наша партия в лице товарища. Дзержинского теряет — одного из самых выдающихся и самых героических своих вождей. В застенках царской России, в сибирской ссылке, в нескончаемо долгие годы каторжной тюрьмы, в канда­лах и на свободе, в подполье и на государственном посту, в ЧК и на строительной работе — всегда, везде, всюду Феликс Дзержинский был на передовой линия огня. Он строил с беззаветным героизмом пролетарскую партию Польши и Литвы, в самые ужасные годы был неустра­шимым подпольным революционером, и как только вели­кая революция расковала его кандалы, сразу стал в бое­вую большевистскую шеренгу. Герой Октябрьского вос­стания и один из его руководителей, Дзержинский вскоре стал на самый тяжелый и мучительно трудный пост. Под его руководством отражала ЧК натиски врагов. В самые тяжелые времена, времена бесконечных заговоров и контрреволюционных восстаний, когда советская земля пы­лала в огне и кровавое кольцо врагов окружало бившихся за свое освобождение пролетариев, Дзержинский про­являл нечеловеческую энергию, дни и ночи, ночи и дни без сна, без еды, без малейшего отдыха работал на своем сторожевом посту. Ненавидимый врагами рабочих, оп поль­зовался громадным уважением даже среди них. Его рыцар­ская фигура, его личная отвага, его глубочайшая принци­пиальность, его прямота, его исключительное благородство создали ему громадный авторитет. Его заслуги громадны. Переоценить их нельзя.

Но вот кончилось время гражданских боев. И Дзержин­ский посылается на новую передовую позицию. Он соби­рается в поход против разрухи, с нечеловеческой энергией борется за наш транспорт, а потом за нашу промышлен­ность. «Мирная полоса», которая для других стала време­нем отдыха, для Дзержинского этого отдыха не дала. И теперь он работал и днем и ночью. И теперь он не знал «праздников». И теперь он все силы своей личности, своего огромного темперамента, своего ума и своей воли отдавал делу, за которое сражался всю жизнь. Его дело было прекрасно. Прекрасной была его замечательная жизнь. Прекрасна его смерть на боевом посту.

Мы склоняем свои боевые знамена над твоим телом, бесстрашный наш друг! Мы призываем всех трудящихся, всех пролетариев отдать свой последний долг бойцу, имя которого незабвенно, дело которого завоюет мир.

Да здравствует коммунизм!

Да здравствует наша партия!

Центральный Комитет ВКП(б) Центральная Контрольная Комиссия ВКП(б)

20 июля 1926 года

* * *

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ф.Э. ДЗЕРЖИНСКОГО

1877, 30 августа (11 сентября) — В имении Дзержиново Виленской губернии родился Феликс Эдмундович Дзержинский.

1895 — Дзержинский, ученик 1-й Виленской гимназии, вступает в ряды литовской социал-демократии, примыкает к ее революционному крылу, руководит кружками ремесленных и фабричных учеников.

1896 — Дзержинский уходит из гимназии, становится профессиональным революционером.

1897, март—июль — Дзержинский ведет революционную работу в Ковно, выпускает польскую нелегальную газету, руководит забастовкой в Алексоте.

17(29) июля — Арест Дзержинского.

1898 12(24) мая — Дзержинский в административном порядке выслан в Вятскую губернию.

1899, август — Побег из ссылки,

Декабрь — Дзержинский приезжает в Варшаву, создает «Рабочий союз социал-демократии».

1900, январь — Арест Дзержинского, заключен в X павильон Варшавской цитадели.

1901, октябрь — Подписано постановление о высылке Дзержинского на пять лет в Восточную Сибирь.

1902, май — Дзержинский руководит демонстрацией протеста политических заключенных в Александровской центральной пересыльной тюрьме.

12(25) июня — Побег по пути следования к месту ссылки. Август — Дзержинский участвует в работе конференции СДКПиЛ в Берлине, избран в состав Заграничного ко­митета.

1903, июль — Дзержинский участвует в работе IV съезда СДКПиЛ, на котором принято решение об объединении СДКПиЛ с РСДРП, избран в состав Главного правления СДКПиЛ.

1903—1904 — Дзержинский работает в Кракове как заграничный представитель Главного правления СДКПиЛ, руководит из­данием газеты «Червоны штандар».

1904, декабрь — Нелегально переезжает в Варшаву.

1905, 18 апреля (1 мая) — Организует первомайскую демонстрацию в Варшаве.

17(30) июля — руководит Варшавской партийной конфе­ренцией. Арест Дзержинского.

20 октября (2 ноября) — Дзержинский освобожден из тюрьмы по амнистии.

Ноябрь — Участвует в работе краевой конференции СДКПиЛ.

14(27) декабря — выступает в Домбровском районе с призывом начать всеобщую забастовку солидарности с московскими рабочими.

1906, апрель — Дзержинский участвует в работах IV (Объединительного) съезда РСДРП, где впервые встречается с Лениным.

Июль — Дзержинский введен в состав ЦК РСДРП.

Август — сентябрь — Дзержинский работает в Петербурге.

13(26) декабря — Арест Дзержинского. Заключен в варшавскую следственную тюрьму «Павиан».

1907, 19 мая (1 июня) — На V съезде РСДРП Дзержинский заоч­но избран в состав ЦК партии.

22 мая (4 июня) — Освобожден из тюрьмы под залог.

1908, 3(16) апреля — Дзержинский арестован и заключен в X павильон Варшавской цитадели.

1909, 15(28) января и 25 апреля (8 мая) — Дзержинский по приговорам Варшавской судебной палаты лишен прав состояния и осужден на вечное поселение в Сибирь. Август — Дзержинский выслан в распоряжение Енисей­ского губернского правления.

Ноябрь — Побег из ссылки.

1910, январь — Партия направляет Дзержинского на лечение в Италию, на остров Капри.

Март — декабрь — Дзержинский руководит подпольной ре­волюционной работой в Кракове, ведет борьбу с ликвидаторством и отзовизмом.

1911, 28 мая — 4 июня (10—17 июня) — Дзержинский участвует в совещании ЦК РСДРП, созванном по инициативе Ленина в Париже.

1912, январь — Дзержинский переезжает в Варшаву, ведет рабо­ту в Ченстохове, Домбровском бассейне.

1(14) сентября — Арест Дзержинского.

1914, апрель — Дзержинский приговорен к трем годам каторж­ных работ.

Июль — Дзержинский переведен из Варшавы в Орлов­скую губернскую тюрьму, а затем в Орловский каторж­ный централ.

1916, март — Дзержинский переведен в Московскую губернскую тюрьму в связи с возбуждением против него нового судебного дела.

1917, 1(14) марта — В результате победы февральской револю­ции Дзержинский освобожден из тюрьмы.

24—29 апреля (7—12 мая) — Дзержинский участвует в работе VII (Апрельской) конференции РСДРП(б).

26 июля — 3 августа (8—16 августа) — Дзержинский участвует в работе VI съезда РСДРП (0). Избран членом ЦК РСДРП (б).

Август — Избран в узкий состав и в Секретариат ЦК РСДРП (б).

16(29) октября — На расширенном заседании ЦК РСДРП (б) избран в Военно-революционный центр по руководству восстанием.

25 октября (7 ноября) — Дзержинский активно уча­ствует в Октябрьском вооруженном восстании.

7(20) декабря — Дзержинский назначен председате­лем ВЧК.

1918, 6—8 марта — Дзержинский участвует в работе VII съезда партии, избран членом ЦК РКП (б).

Август — сентябрь — Под руководством Дзержинского рас­крыт и ликвидирован антисоветский заговор империалистических государств, организованный Локкартом.

1919, январь — Находится на Восточном фронте в составе партийно-следственной комиссии.

18-23 марта — Участвует в работе VIII съезда РКП(б), избран в ЦК РКП (б).

30 марта — Дзержинский утвержден народным комисса­ром внутренних цел.

18 августа — Решением Оргбюро ЦК РКП(б) Дзержин­ский назначен председателем Особого отдела ВЧК.

Сентябрь — Под руководством Дзержинского раскрыт и ликвидирован антисоветский заговор «Национальный центр» в Москве.

1920, 28 января — Дзержинский награжден орденом Красного Знамени.

19 февраля — Совнарком утверждает Дзержинского предс­едателем Главного комитета по всеобщей трудовой повинности.

29 марта — 5 апреля — Дзержинский участвует в работе IX съезда РКП (б), избран членом ЦК РКП (б).

5 апреля — Пленум ЦК РКП (б) избрал Дзержинского кандидатом в члены Оргбюро ЦК РКП (б).

29 мая — Дзержинский назначен начальником тыла Юго-Западного фронта.

Июль — август — член Польревкома.

15 октября — Решением ЦК РКП (б) Дзержинский назна­чен председателем комиссии для выработки мер по уси­лению охраны государственной границы.

1921, 27 января — Дзержинский утвержден председателем комиссии при ВЦИК по улучшению жизни детей.

Январь—февраль — Дзержинский занимается вопросами восстановления угольной и металлургической промыш­ленности Донбасса.

8—16 марта — Дзержинский участвует в работе X съезда РКП (б), избран членом ЦК РКП (б).

14 апреля — По предложению В.И. Ленина Дзержин­ский назначен народным комиссаром путей сообщения с оставлением на посту руководителя ВЧК я НКВД.

1922, январь—март — Дзержинский работает в Сибири как особоуполномоченный ВЦИК для принятия чрезвычайных мер по продвижению продовольственных грузов из Си­бири.

2 февраля — Дзержинский назначен Председателем Главного Политического Управления (ГПУ) при НКВД.

27 марта — 2 апреля — Дзержинский участвует в работе XI съезда РКП (б), избран членом ЦК РКП (б).

20 июня — Постановлением Совнаркома Дзержинский введен в состав Особого временного комитета при СНК.

Август — Дзержинский назначен председателем комис­сии СТО по борьбе с взяточничеством.

30 декабря — Дзержинский участвует в работе I съезда Советов СССР, избран членом ЦИК Союза ССР.

1923, 17—25 апреля — Дзержинский участвует в работе XII съез­да РКП (б), избран членом ЦК РКП (б).

26 апреля — Дзержинский утвержден представителем ЦК РКП (б) в Центральную Контрольную Комиссию.

18 сентября — Дзержинский утвержден председателем коллегии ОГПУ СССР.

1924, 22 января — Дзержинский назначен председателем комиссии Президиума ЦИК СССР по организации похорон В.И. Ленина.

2 февраля — Дзержинский утвержден Председателем ВСНХ СССР.

21 марта — Под председательством Дзержинского при ВСНХ создан Центральный комитет содействия Донбассу.

23—31 мая — Дзержинский участвует в работе XII съез­да РКП (б), избран членом ЦК РКП(б).

2 июня — Дзержинский избран кандидатом в члены По­литбюро и Оргбюро ЦК РКП (б).

1925, 18—31 декабря — Дзержинский участвует в работе XIV съезда ВКП(б), избран членом ЦК ВКП(б).

1926, 1 января — Выступает на Пленуме ЦК ВКП(б) с речью, разоблачающей лидеров «новой оппозиции». Избран кан­дидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

6—9 апреля — Дзержинский участвует в работе Пленума ЦК ВКП(б), выступает с разоблачением предложений Троцкого и Каменева по вопросам индустриализации.

14—20 июля — Дзержинский участвует в работе объеди­ненного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б).

20 июля — Выступает на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) с речью, в которой разоблачает враждеб­ную деятельность троцкистско-зиновьевского антипартий­ного блока. Скоропостижная смерть Дзержинского.

—————————————

Составитель А.И. Бусел

источник