Покушения на Сталина
Сталин, значит, не был заинтересован в устранении Гитлера и даже вроде оберегал его. А германский фюрер, наоборот, к концу войны готов был использовать любую возможность, чтобы обезглавить советское руководство, спутать карты своих противников, выиграть время, найти выход из тупика. Давайте же перевернем пластинку, узнаем, какие заговоры плелись тогда вокруг Сталина, кто и как пытался покушаться на его жизнь.
Не удивляйтесь: приоритет принадлежит любезно-коварным японцам. После победы в 1905 году над разлагающейся, погрязшей в жульничестве и разврате верхушкой Российской империи, над бездарными царскими генералами, но отнюдь не над русской армией, всегда сражавшейся героически, — после своей сомнительной победы японские самураи, вырвавшиеся вдруг на просторы из тесной островной изоляции, возомнили себя великими героями, способными господствовать над всей Азией, от Персидского залива на юге до Урала на севере. И началась непрерывная ползучая агрессия. Отхватив у России кусок Маньчжурии, Южный Сахалин и Курильские острова, самураи в 1910 году без особых трудностей оккупировали весь Корейский полуостров и стали продвигаться дальше, в Северный и Центральный Китай. Воспользовавшись неразберихой нашей гражданской войны, двинули свои войска в Приморье, в Хабаровск и далее, вплоть до Читы.
Ладно, японцам вроде бы простительно, они, только-только вылезши из дремучего средневековья, первый раз столкнулись с русской необычностью. Не понимали еще со своей скороспелостью, как опасно затрагивать русский народ. Илья Муромец ведь долго, лет тридцать, лениво сидел на печи, пока, наконец, расшевелился, взял дубинку и пошел крушить по всем сторонам.
Страшна и ничем не удержима Россия, если ее «раскачать». Недотепы самураи, вместе со своими американскими коллегами, на собственной шкуре ощутили это в конце нашей гражданской войны. Сунулись к нам со своими интересами и получили такие щелчки, что долго потом чесали незадачливые лбы. Сильны были американские и японские интервенты на Дальнем Востоке, с их техникой, с редкими тогда бронемашинами и самолетами, а что вышло?
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье,
Белой армии оплот.
Наливалися знамена
Кумачом последних ран.
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан.
И останутся, как в сказке,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.
Разгромили атаманов,
Разогнали всех господ
И на Тихом океане
Свой закончили поход.
Это не только хорошее стихотворение, не только замечательное музыкальное произведение, не только прекрасная песня, никого (даже потерпевших поражение белых офицеров) не оставлявшая равнодушными, — это ведь краткая, но очень емкая, образная глава из истории нашего государства. Да, разгромили японцев и их ставленников-атаманов, разогнали всех доморощенных и заокеанских «господ-воевод» и в октябре 1922 года закончили свой легендарный поход во Владивостоке, на причалах бухты Золотой Рог. Той бухты, из которой поспешно ретировались последние корабли американцев. А главное — японцев, они ведь успели пустить если не корни, то крепкие корешки на нашем Дальнем Востоке. Цепкие они человечки, используют любую щель, чтобы забросить свои семена.
Вместе с интервентами ушли и те белогвардейцы, которые совершили столько преступлений на территории нашей страны, что никак не могли рассчитывать на прощение. В основном колчаковцы. Но много ли их было? Мы с генерал-лейтенантом Советской Армии графом Игнатьевым Алексеем Алексеевичем удосужились подсчитать: из офицеров, числившихся по Генеральному штабу русской армии, а это ведь были самые образованные, самые деятельные офицеры, примерно 80 процентов признали Октябрьскую революцию и вместе с Верховным главнокомандующим русской армии Алексеем Алексеевичем Брусиловым пошли на службу в новые войска новой Советской Республики. Судьба их потом была различна, но само по себе примечательно: передовые люди России, в том числе и офицеры, пошли вместе с народом, доведенным до отчаяния, против власти предателей, торгашей, спекулянтов.
Непримиримые белогвардейцы, бандиты-каратели, бежавшие из России, многочисленные служащие и рабочие Китайско-Восточной железной дороги, осевшие вместе с семьями в Маньчжоу-Го, стали той средой, откуда китайская и, главным образом, японская разведка черпали свои кадры для тайной войны с Советским Союзом. Не счесть, сколько шпионов и диверсантов засылали самураи в нашу страну до конфликта на КВЖД и после него. Один только общеизвестный пограничник Карацупа вместе со своей не менее известной собакой Индус (после войны, дабы не обижать, что ли, наших индийских друзей, стали писать «пограничник Карацупа и его собака Ингус»), — так вот, один лишь этот умелый пограничник задержал такое количество нарушителей, которое исчисляется цифрой с двумя нулями.
Надо, однако, отдать должное и белогвардейцам, завербованным японской разведкой. Среди них были такие асы, которые много раз «гуляли» по нашему Дальнему Востоку, даже пересекали всю страну от Харбина, от Хабаровска, от Владивостока до Варшавы, до Праги и до Берлина. В наших особых органах имелась специальная служба по борьбе с дальневосточным «осиным гнездом». В своей исповеди я несколько раз упоминаю чекиста Петра Григорьевича Лопатина, который весной 1942 года ушел со своей группой из Москвы в глубокий вражеский тыл и весьма успешно действовал возле железнодорожной магистрали Минск-Борисов, выполняя не только разведывательно-диверсионные, но и военно-политические задания. Так вот, до войны Лопатин был скромным проводником международного вагона в поезде, курсировавшем от Китая до станции Негорелое, что немного западнее Минска: там проходила тогда наша западная граница. Участник раскрытия нескольких вражеских операций, он еще тогда, до войны, имел звание старшего лейтенанта. Не с бухты-барахты брались наши кадры.
К чему я все это? А к тому, что главную преграду в осуществлении своих паназиатских замыслов, в продвижении на запад вплоть до Урала, японские самураи видели в быстро растущем могуществе русской, теперь уже Красной Армии, в стремительно увеличивавшейся экономической, технической мощи Советского государства. Сталинского государства, как считали они, еще недавно разгромившие войска царской российской державы. Именно Сталин превращался для прагматичных японцев во врага номер один, как, к примеру, для Троцкого и троцкистов. Напрягши усилия, японцы могли бы разгромить в Маньчжурии и Корее партизанскую армию Ким Ир Сена. Способны были добиться успехов в борьбе с китайскими вождями Чаи Кайши и Мао Цзэдуном. Дипломатично-озорная песенка тогда бытовала:
На Дальнем Востоке акула
Охотой была занята.
Злодейка акула дерзнула
Напасть на соседа-кита.
«Сожру половину кита я,
И буду, наверно, сыта я
Денек или два, а затем
Еще половину доем».
Но слопать кита, как селедку,
Акула никак не могла:
Не лезет в акулью он глотку
Для этого глотка мала.
О величине глотки спорить не берусь, однако напомню о том, что за спиной корейского и китайского народов стояла не мифическая, а вполне реальная сила огромной России с ее неколебимым вождем Сталиным, о предъявлении которому каких-либо территориальных претензий даже помыслить было нельзя. Что оставалось самураям? Штыками испытать крепость новой России? Это они и попытались сделать на Хасане и на Халхин-Голе, получив и там, и там зубодробильные ответные удары. В полном соответствии с тогдашним нашим лозунгом: «Любой агрессор разобьет свой медный лоб о советский пограничный столб…» Другой вариант для японцев — найти возможность убрать Сталина. У нас, во всяком случае, такие поползновения коварных самураев со счета не сбрасывались.
Опасность конкретизировалась летом 1938 года, когда к японцам перебежал начальник Управления НКВД по Дальневосточному краю Г. Люшков. Это была большая неприятность для нас. Перебежчик унес за кордон много секретнейших сведений. Серьезное беспокойство в Москве вызвало то обстоятельство, что Люшков работал прежде в центральном аппарате особых органов, знал систему охраны государственных и партийных учреждений, высших политических деятелей, самого Сталина. Можно было не сомневаться, что такие сведения в полной мере будут использованы японской разведкой. А сбежал Люшков потому, что убоялся ответственности. При Ежове он был одним из руководителей НКВД на нижнем Дону, в Ростовской области и отличился там чрезмерным усердием. После того, как состоялся разговор Шолохова со Сталиным, подробно изложенный в этой книге, и Ежова сменил Берия, в Ростов, разобраться на месте, был послан молодой чекист Виктор Семенович Абакумов. Он и разобрался. Из 205 арестованных, содержавшихся, например, в Шахтинской тюрьме, было оправдано и отпущено 204 человека. Всего по области — 1570 человек.
Чувствуя за собой вину и предвидя расплату, Г. Люшков, переведенный к тому времени на Дальний Восток, при первой возможности переметнулся к японцам. И обрел доверие самураев, представив им важнейшие секретные сведения.
На Люшкова «нацелен» был один из наших агентов, действовавших на востоке. Он подписывал свои донесения именем Лео. Подробностей о нем я не знаю, могу лишь предположить, что он человек, в свое время пользовавшийся известностью в Германии, был близок к Гитлеру. После «ночи длинных ножей», когда фюрер расправился со своими недавними сторонниками, с боевиками Рема, он выступил с резкой критикой и оказался в тюрьме. Однако заслуги перед нацистской партией имел большие, да и родственники были высокопоставленные: его простили, но отправили подальше от Берлина — в Китай, советником Чан Кайши. Оставаясь убежденным нацистом он, затаив кровную обиду на Гитлера, начал сотрудничать с нашей разведкой, снабжая нас достоверной информацией по Германии и по Японии. В Москве он проходил под именем «Друг».
Так вот: этот наш друг Лео разыскал на территории Маньчжоу-Го перебежчика Люшкова и каким-то образом вошел с ним в контакт. Руководству НКВД стало известно, что перебежчик встречается и подолгу беседует с несколькими бывшими белогвардейцами — всегда в присутствии японского представителя. Наши аналитики в Москве обратили внимание на такие подробности: все белогвардейцы, посещавшие Люшкова, ненавидели советскую власть и способны были жизни свои положить в борьбе с ней. И еще: все эти белогвардейцы были либо выходцами с Кавказа, либо служили или воевали там. Речь явно шла о шпионской или диверсионной группе, готовившейся к выполнению какого-то единого задания. Но какого?
Завеса приоткрылась, когда Лео сообщил, что вся группа тайком переправлена в Турцию. На территории этой страны Лео работать не мог, но главное он сделал. Наши органы знали, откуда ждать «гостей». Была резко усилена охрана границы с Турцией, и без того, кстати, оберегавшаяся довольно надежно. Вскоре был задержан один незваный визитер, за ним другой, третий, четвертый… Переправлялись они через кордон поодиночке, в разных местах, разными способами, но все попадали в уготованные им западни и ловушки. Показания давали весьма неохотно, но постепенно нашим следователям удалось выяснить и общий замысел, и подробности большой операции, которую подготовила японская разведка.
Собравшись в районе Сочи, группа должна была дождаться, когда в лечебный павильон Мацесты прибудет Сталин, систематически принимавший там процедуры. По системе подземных коммуникаций, с которой детально познакомил террористов перебежчик Люшков, они намеревались проникнуть к месту лечения и расстрелять там Сталина и тех, кто окажется с ним, разрывными пулями. Тщательно разработанный план гарантировал надежность акции. Вполне возможно, что террористы осуществили бы свой замысел, если бы не наш нелегал на Востоке по имени Лео.
Предпринимали японцы и другие попытки физически устранить Сталина, но они по разным причинам срывались еще на подготовительной стадии. Самой коварной и опасной была, на мой взгляд, именно та попытка, о которой я рассказал.
* * *
А что же Гитлер, каково его отношение к физическому устранению Сталина? Тут, как ни странно, между немецким фюрером и нашим вождем прослеживается нечто общее. Как и Иосиф Виссарионович, Гитлер, не исключая полностью возможность ликвидации своего противника, тем не менее решительных шагов на этом пути не предпринимал. Будучи убежден, что хорошо знает как сильные, так и слабые стороны Сталина, Гитлер предпочитал сражаться с ним, а не с каким-то другим, новым руководителем. И опять же за честь почитал не растоптать мелкую кочку, а свалить могучий утес, торжествовать победу над знаменитым вождем, а не над какой-то случайной личностью, тем более что в успехе не сомневался. По крайней мере, до поражения под Сталинградом, а затем на Курско-Орловской дуге. До этого практической подготовки покушений на Сталина не велось, первые варианты немцы начали рассматривать лишь летом 1943 года и сразу взялись за дело разносторонне, с присущей им обстоятельностью.
Хочу обратить внимание читателя на странную особенность, к которой мы еще вынуждены будем вернуться: ни об одном из готовившихся покушений на Сталина не сказано, не написано так много и с такими подробностями, как о той попытке, о которой я кратко расскажу ниже. Ну, прямо детектив какой-то, захватывающее детальное повествование: чуть ли не инструкция по проведению операций подобного рода. И о соответствующих контрмерах. Мне довелось слышать мнение, что сей интригующий материал рассекречен и «пущен в оборот» для того, чтобы показать хитрость и мастерство немецкой разведки, а с другой стороны, подчеркнуть бдительность наших особых органов, в том числе органов контрразведки — СМЕРШ. Не задаром, мол, хлеб ели.
В самых общих чертах организация любого покушения сводится вот к чему: подбор и подготовка исполнителей; доставка их к месту действия — выход на цель; сам террористический акт; меры прикрытия. Точно по такой схеме, не без ведома Гитлера, немцы приступили после поражений 1943 года к действиям, направленным персонально против Сталина.
При всей строгости проверки, основного кандидата определили быстро: у немцев имелся достаточный запас лиц для разных антисоветских каверз. Выбор пал на ротного командира Красной Армии по фамилии Политов [До 1939 года Шило. Трижды привлекался к ответственности за растрату казенных средств. Сменил фамилию, скрываясь от карательных органов. (Примеч. Н. Лукашова.)], который в 1942 году, в дни ожесточенных боев подо Ржевом, переметнулся на сторону гитлеровцев. Его оценили сразу: высокий, представительный мужчина с приятной физиономией был смекалист, расчетлив, решителен, а главное, эгоцентричен, влюблен в себя, и следовательно, готов на все, лишь бы сохранить собственное здравие и благополучие.
Перспективного перебежчика направили в школу абвера — военной разведки — и при этом основательно «замарали», чтобы отрезать все пути назад, лишить всякой возможности вести двойную игру. Участвуя в особых операциях, Политов исполнял то, что положено карателям: расстреливал, вешал, грабил. Такие «подвиги» никакой советский суд не простит. Лишь убедившись в полной надежности агента, немцы взяли его в восточный отдел СД для специальной индивидуальной подготовки. И не стало больше на белом свете перебежчика Политова, а возник некий майор СМЕРШ Таврин, заместитель начальника особого отдела дивизии с соответствующим удостоверением за № 298. С надежной биографией. С пятью боевыми орденами, с Золотой Звездой Героя Советского Союза, с безупречными документами, в том числе с вырезками из центральных газет, опубликовавших якобы Указ о присвоении высокого звания. С подобающими для такого случая фотографиями.
В качестве жены, спутницы, помощницы и контролера определена была новоявленному герою не очень броская, но вполне миловидная женщина с твердым характером по фамилии Адамичева. Радистка-шифровальщица, она тоже прошла особую подготовку, умела стрелять и минировать, водить машину и прыгать с парашютом. Ей тоже «сменили вывеску», превратив из Адамичевой в младшего лейтенанта Шилову секретаря особого отдела той же дивизии, в которой, по легенде, служил майор Таврин. Одновременно с подбором и обучением исполнителей готовилось техническое оснащение.
Немецкие конструкторы и механики, известные своим мастерством и гораздые на выдумки, получив необходимый заказ с неограниченным финансированием, потрудились, пофантазировали в свое удовольствие. На авиационном заводе, гнавшем серийную военную продукцию, в короткий срок создан был специальный самолет с уникальными возможностями, получивший название «Арадо-332». Это был четырехмоторный моноплан с высоко расположенным крылом, с фюзеляжем типа «вагон», с откидным трапом, по которому могла въехать легковая автомашина. Четыре бака с запасом горючего выполнены с особой надежностью из нескольких слоев разных материалов алюминия, фибры, лосиной кожи и каучука: ни пули, ни осколки им не страшны.
Новейшие достижения науки и техники использовали немцы при оборудовании «Арадо». Он мог подниматься на большую высоту и развивать необычную скорость. Точные навигационные приборы позволяли ему летать ночью и в любую погоду, приземляться на необорудованных площадках сравнительно малого размера. Для этой цели «Арадо» имел особые посадочные устройства, делавшие честь немецким авиастроителям. Для приземления на твердый грунт обычные шасси, только колеса огромных размеров. А кроме того, еще и шасси специальные, вездеходные для посадки на неровную заболоченную местность, покрытую кустарником или высокой травой. С каждой стороны под фюзеляжем смонтировано по двенадцать гуттаперчевых колес-катков, похожих на катки танков. Были и другие конструктивные, технические новинки и особенности. Просто удивительная машина.
Уникальным было и вооружение, изготовленное для диверсантов. «Панцеркнакке» — буквально переводится как «прогрызающий броню». Это была крохотная безоткатная пушечка, а точнее — приспособление из короткой трубочки, ременных пристежек к правой руке, нескольких проводков и кнопочного включателя. Бесшумный выстрел производился из рукава пальто. Боекомплект состоял из девяти реактивных снарядов кумулятивного действия калибром 30 миллиметров, похожих на маленькие черные бутылочки. Каждая такая бутылочка способна была пробить 45-миллиметровую броню на расстоянии до 300 метров. То есть «прогрызть» борт бронированной автомашины, на которой ездил тогда Сталин. А мы-то были уверены, что автомобиль Иосифа Виссарионовича очень даже надежен, только разве артиллерийским снарядом пробить можно. Но устроить на охраняемом маршруте засаду с пушкой — это нереально.
На случай, если Таврину и Шиловой по какой-то причине не удастся поразить из «панцеркнакке» машину Сталина, немцы разработали другой вариант покушения. Диверсантов снабдили магнитной миной очень большой мощности, с дистанционным управлением… «Супруги» имели также несколько ручных гранат советского образца и пистолеты — причем разрывные пули для одного из них были начинены смертоносным ядом. А еще всякая мелочь: деньги, более ста подлинных и поддельных печатей и штампов, множество чистых бланков для изготовления документов. И, разумеется, портативная рация. Груза, в общем, набралось столько, что все не уместилось в чемодане и вещевом мешке. Да и не солидно Герою и его спутнице — офицеру таскать багаж. Таврин настоял на том, чтобы немцы выделили ему мотоцикл М-72, закамуфлированный зеленой краской с черными пятнами. Его закатили в «Арадо» и закрепили.
К этому времени, то есть в самый разгар подготовки операции, Политов-Таврин оказался вдруг в поле зрения советской разведки. Впрочем, не «вдруг», не случайно, а в какой-то степени закономерно. Слишком много суеты было вокруг этой фигуры, находившейся тогда в Риге, где особенно многочисленна и сильна была наша агентура. Гитлеровцы использовали Восточную Пруссию и Прибалтику для формирования и обучения там различных групп, засылавшихся потом в наши тылы. Зная об этом, наша разведка и контрразведка тоже действовали в Прибалтике с особой активностью. К тому же некоторые немцы, так или иначе причастные к подготовке операции, не зная о ее сути и важности, выполняли свою узкую часть задачи формально, не соблюдая особой предосторожности. Не до строгой дисциплины, не до энтузиазма было им тогда, летом 1944 года. Подумывали не только о возможных успехах, но и о том, как бы самим уцелеть.
Имелось в Риге пошивочное заведение с мастерами высокого класса, обслуживавшими офицеров оккупационных войск. К директору этого заведения явился эсэсовский чин, вручил ему большой сверток хорошей хромовой кожи и письменное распоряжение штурмбанфюрера Краусса быстро сшить из этого материала пальто, в соответствии с требованиями клиента, который прибудет завтра в такое-то время. Бывалый директор сразу сообразил, что клиент ожидается необычный. И действительно, для снятия мерки пришел рослый самоуверенный человек, явно не из немецких офицеров. Он не стал выбирать предложенные ему фасоны, а попросил сделать пальто «как у русских». Назвать свой адрес для доставки ему изделия клиент отказался, заявив, что через двое суток придет сам. Директор и это взял на заметку.
Пальто пришлось впору и понравилось. Заказчик высказал лишь два пожелания: удлинить правый рукав, а на левом борту пальто вделать два кармана. Что и было выполнено немедленно. Клиент поблагодарил директора и вышел со свертком на улицу. Следом выскользнул из двери мальчишка-разносчик. Он и «проводил» заказчика до фешенебельного отеля «Эксельсиор», где останавливались только немецкие генералы и старшие офицеры. А вечером директор мастерской, связанный с подпольщиками, сообщил кому следовало о странном клиенте. За ним было установлено наблюдение. Выявляли круг людей, с которыми он общался. Ничего конкретного это вроде бы не дало, по настороженность наших разведчиков в Риге нарастала.
Чуть позже, в разгар лета, Главному разведывательному управлению стало известно: немцами подготовлена агентурная группа «Л», которая будет заброшена в смоленские леса, чтобы подыскать и подготовить площадку для посадки какого-то специального самолета. Точно в срок группа действительно объявилась в указанном районе. Ей дали возможность потрудиться, оборудовать площадку, сообщить по радио, что к приему самолета готовы. После этого чекисты группу захватили, а на площадке устроили засаду. Радиста склонили работать на них, вести радиоигру: он регулярно докладывал немцам, что в группе «Л» все нормально, все по плану. Кстати сказать, возможное приземление самолета и наблюдение за «странным заказчиком», у которого один рукав пальто длиннее другого, тогда напрямую не связывались, хотя факты, конечно, сопоставлялись. Может, это звенья единой цепи? Но никто не предполагал, что развертывается акция, одобренная Гитлером и направленная непосредственно против Сталина.
И для нас, и для немцев, участвовавших в начавшемся действе, потянулись дни ожидания, особенно томительные для фашистов, у которых все было готово для того, чтобы «спустить свору». Нашим чекистам было легче, особенно тем, кто «отдыхал» в засаде. Поочередно купались в соседнем озере, разнообразили казенный паек свежей рыбой, грибами да ягодами. Чем не курорт?
Вечером 5 сентября небо над посадочной площадкой, подготовленной группой «Л», затянули тучи, начал накрапывать дождь. Неблагоприятная погода для воздушных «гостей». Но именно в эту ночь немцы начали свою операцию. Один из передовых постов Особой московской армии ПВО сообщил, что со стороны Риги линию фронта пересек вражеский самолет и идет курсом на восток. Подключились другие посты ВНОС. Случай был не совсем обычный. К этому времени немецкая авиация уже редко углублялась в наши пределы, а тут одиночная машина крадется дождливой ночью где-то за тучами. Куда? С какой целью?
На подходе к Смоленску самолет был встречен зенитным огнем. Набрав высоту, он ушел в сторону Вязьмы, где снова попал под обстрел. На этот раз машина резко сманеврировала, и посты ВНОС потеряли ее. О чем было извещено командование ПВО и органы безопасности. Засада на посадочной площадке готова была принять самолет. Туда же подтянулась оперативная группа СМЕРШа. Но самолет не появлялся. Не повернул ли он вспять, когда летчики поняли, что обнаружены?!
Около трех часов ночи старший сержант Мартынов, начальник поста ВНОС в Кармановском районе той же Смоленской области, услышал нарастающий гул авиационных двигателей. Дождевые тучи сюда еще не добрались, на фоне неба четко проступил силуэт большого самолета незнакомого типа. Машина быстро снижалась. Ночную тьму прорезал яркий свет фар. Еще минута-другая, и фары погасли, звук моторов затих. Самолет приземлился километрах в десяти от поста, где-то возле деревни Куклово, от которой после боев осталось лишь несколько домов и землянок. Вообще места там были глухие, обезлюдевшие в военное лихолетье. Доложив по телефону командиру полка о случившемся, старший сержант Мартынов вместе с четырьмя бойцами бросился к месту посадки. Туда же выехала оперативная группа районного отдела НКВД.
Самолет разыскали по зареву над лесом. Машина села там, где и предположить-то было нельзя: на большом кочковатом лугу. Вероятно, это был запасной вариант. Опытные летчики ошиблись самую малость, не заметив отдельно растущего дерева. Самолет ударился о него крылом, крайний мотор, оторвавшись, отлетел далеко вперед — он и горел. Мартынов и его товарищи увидели аппарат необычной конструкции с открытым грузовым люком. Возле трапа валялись несколько комбинезонов, упакованный парашют, оброненный впопыхах бинокль. Ни экипажа, ни пассажиров не оказалось.
Утром район посадки был оцеплен, окружающие леса прочесаны, но это ничего не дало. А между тем о происшествии уже знало высокое начальство в Москве, оттуда поступали приказы один грознее другого: найти! достать хоть из-под земли! Командование СМЕРШа и руководство НКВД принимали срочные меры. На всех дорогах, ведущих с запада к Москве, были усилены контрольно-пропускные пункты, выставлены дополнительные посты и патрули, на железнодорожные станции посланы оперативники-розыскники, подняты на ноги чекисты-территориалы. Но все это могло оказаться напрасным, если бы не пресловутый его величество случай.
На одном из контрольно-пропускных пунктов у развилки дорог возле Ржева приступила к несению службы очередная смена. Удивительное, кстати, совпадение: пост этот находился неподалеку от того места, где в 1942 году на сторону немцев перешел ротный командир — тогда еще Политов… Заступивший наряд был проинструктирован и нацелен на тщательную проверку всех лиц, как военных, так и гражданских, в связи с тем, что в Смоленской области высадилась группа лазутчиков-диверсантов. Были даже указаны некоторые приметы. Диверсанты могут быть в форме летчиков. Среди них может находиться высокий человек в новом кожаном пальто с двумя карманами на левом борту.
По шоссе двигалось много автомашин, повозок, пешеходов. Патрульные едва успевали проверять документы, осматривать кузова машин. Глянул, оценил — езжай дальше. Чего из сил-то выбиваться: здесь Ржев, а где тот Смоленск, сколько до него верст-километров?.. И таких вот проверяющих постов между ними десятка полтора — мышь по шоссе не проскочит.
Остановился возле шлагбаума закамуфлированный мотоцикл с коляской. Круглолицый майор со звездой Героя, с планками орденов на кителе, разминая ноги и добродушно улыбаясь, протянул документы: свои и спутницы — младшего лейтенанта. Та зевнула несколько раз прикрываясь ладошкой: растрясло, знать, на чиненой-перечиненной дороге.
Я не знаю ни звания, ни фамилии того человека, который разговаривал с майором (Берия приписал все заслуги своим сотрудникам). Наверно, это был офицер, начальник КПП, ведь проверялся не рядовой шофер и даже не просто майор, а представитель военной контрразведки, даже сразу два представителя, у которых и права были соответствующие. Но служба есть служба. Офицер внимательно осмотрел документы. Фактура, шрифты, подписи и печати соответствуют. Особый знак — двоеточие после слова «что» в командировочном удостоверении — на месте. И вообще этот улыбчивый, мужественного вида майор настолько располагал к себе, что офицеру, которому надоела однообразная служба, захотелось перемолвиться с ним парой неказенных фраз. Этот не оборвет, не отвернется высокомерно. Все в порядке, сказал офицер, возвращая документы.
— У вас все в порядке, товарищ майор… Издалека в Москву-то? У нас теперь аж от самой границы едут.
— Нет, мы не очень, — и майор назвал населенный пункт километрах в двухстах от Ржева.
Трудно понять, почему Политов-Таврин упомянул тот район, где была подготовлена посадочная площадка, где «Арадо» должен был приземлиться, но не приземлился. Сработала усвоенная схема? Расслабился после удачного начала, потерял осторожность? Или сознательно не хотел связывать себя с местом посадки самолета, которое, возможно, уже обнаружено? А выдумывать что-то новое было опасно — как бы не попасть впросак. И он назвал именно тот район, который был оборудован для приземления. Значит, не знал, что там поджидает засада. А патрульного офицера, которому ничего не было известно ни про засаду, ни про «Арадо», как током, вероятно, ударило. Из того района, который назвал майор, прошло уже несколько автомашин. Все они были забрызганы грязью, водители говорили, что там был ливень и дорогу развезло, машины и буксовали, и застревали. А мотоцикл только запылен, одежда у майора и его спутницы сухая, чистая… Ну, вообще-то сотрудник СМЕРШа не обязан сообщать свой маршрут, но все же… Зачем ему говорить неправду? Дрогнул ли голос офицера, когда он повторил:
— Все в порядке, можете ехать, только зайдите в комендатуру вместе с младшим лейтенантом. Выезжаете из прифронтовой полосы, вам сделают отметку. Так положено. Да и вам лучше, а то ближе к Москве на каждом посту задерживать будут, выяснять… Я провожу.
— Раз нужно, так нужно, — согласился майор.
Вместе зашли к коменданту, а тем временем оперативник, контролировавший в тот день работу поста, быстро осмотрел мотоцикл. Пистолеты, нечто похожее на мину особых подозрений не вызвали, — сотрудник СМЕРШа может провозить все, что ему требуется. Но на дне коляски, среди других вещей, обнаружилось аккуратно сложенное пальто из мягкого хрома.
При выходе из комендатуры Политов-Таврин и Адамичева-Шилова были обезоружены и задержаны. Дальнейший путь к Москве они продолжали порознь и не на быстроходном мотоцикле, а в машинах для арестованных. И уже на первом допросе Политов-Таврин признался, что послан убить Сталина. И, попросив сохранить жизнь, поклялся откровенно сообщить все подробности.
Источник: Владимир Успенский, „ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК ВОЖДЯ“, часть 12
