Владлен Логинов. «Ленин вчера и сегодня»

ИНТЕРВЬЮ

– Вы написали уже две части своего многотомного труда о жизни Ленина. Это и ответ антикоммунистическим интерпретациям жизни революционного вождя, и работа, которая должна дать нам новую версию биографии Ленина в условиях свободного доступа к архивам, фактам и заграничным источникам. Скажите, открылась ли какая–либо новая информация о Ленине после 1991 года? Нам известен «канонический» советский образ вождя революции. Что изменило открытие архивов? Стало ли известно что–то новое?

– Дело в том, что после 1991 года Ленин выпал из круга научного изучения, потому что все, что вокруг него происходило, было уже из области чистейшей пропаганды, идеологической борьбы, я бы сказал. Антиленинизм стал важнейшей частью антикоммунизма. Поэтому все, что выходило, всегда носило очень прикладной характер. Скажем, Волкогонов – это чистейшая пропаганда, все, что его эпигонами создавалось, целое море литературы, – все из той же оперы. Хотя на Западе в это время выходило очень много интересного.

В этом смысле наиболее глубокие работы – американские. Это Моше Левин, крупнейший исследователь, умер, к сожалению, недавно. Это книги Алекса Рабиновича. Скажем, его последняя книга «Большевики у власти» – образец качественного исследования. У каждого из них есть, конечно, свои «тараканы». Но с точки зрения анализа, использования новых документов, это серьезные работы. Во Франции, в Германии есть какой–то круг лиц, которые пишут о Ленине. Недавно познакомился с работой венгерского философа и историка Тамаша Крауса. Очень глубокое исследование. Ну, разумеется, есть Жижек, его философские работы о Ленине. Так что у них в этом смысле все в порядке. Да, есть антиленинская, антикоммунистическая литература, но в принципе, если присмотреться к западной литературе вообще, там книжки такого рода как у нас считаются неприличными. Ребята приезжают из Штатов говорят: «Вы что, с ума посходили?». Особенно они изумляются, когда речь заходит об изучении некоторых конкретных вопросов, например про немецкие деньги, которые якобы поступали к Ленину. Здесь пальму первенства держат американцы. У нас тоже есть прекрасная книга Соболева «Тайна немецкого золота», которая показывает, что это все абсолютная труха. И все материалы были известны, доступны сорок и пятьдесят лет тому назад. Американцы очень хорошо разобрались в фактах. А у нас вопрос о Ленине постоянно выдергивается на поверхность либо когда мясо дорожает, либо когда выборы на носу. Это как громоотвод. Что, кстати, свидетельствует о том, что вопрос этот большое количество людей волнует.

У нас проводится четкая политика в книгоиздательстве: чтобы охмурить молодежь, нужно сократить поле зрения. Если какая–нибудь бредятина вроде «Ледокола» Суворова издана миллионными тиражами, то перевод с английского «Мифа «Ледокола»» Городецкого имеет тираж около 1500 экземпляров. Выходят на периферии какие–то интересные работы, но все это подавляется массой, агитационной лавиной работ, не имеющих никакого отношения к истории. Серия «Жизнь замечательных людей» издала биографию Ленина, стоящую вообще за пределами научных представлений. Это уже случай, когда автор вообще не понимает предмета исследования. Такая обывательская работа. Она написана задолго до того, как появились новые документы, поэтому по содержанию работа абсолютно комична.

– Как можно охарактеризовать основные черты характера Ленина? Это был жесткий или демократичный человек?

– Это немного не то противопоставление. Он был человеком, вся жизнь которого была подчинена определенной идее, определенной цели. Он сам сказал, что борьба за освобождение трудящихся – великое дело, и за это не жалко и жизнь отдать. Хотя это абсолютно не исключало его нормального бытового поведения, остроумия, веселья, компанейства, дружбы, любви. Но это был действительно человек цели. Сейчас говорят: «Не хватает политической воли!». А вот человек, у которого была политическая воля и который, если он твердо был убежден в том, что это способствует освобождению человека, четко шел к своей цели. Всячески проверяя, прав он или нет. Это не умопостроения какого–нибудь схоласта, мол, он логически вывел, что надо поступать так, а не иначе. Если мы возьмем какой–нибудь из узловых периодов истории России, его жизни, а история России ХХ века и его жизнь так тесно переплетены, то мы увидим, что всякий раз, когда принимается какое–либо очень важное решение, будь то вопрос о восстании в 1917 году, будь то вопрос о земле, будь то вопрос о Брестском мире, то эти дни буквально полны десятками встреч с людьми, с рабочими, крестьянами.

Раньше считать народ быдлом было признаком неинтеллигентности. Раньше это было неприлично. До появления «Вех» это было стыдно, так нельзя было. И Ленин был в числе тех, кто искренне верил в народ и получал на каждом шагу подтверждение, что эта масса обладает гигантским историческим опытом, здравым смыслом, своим пониманием, что есть добро, что зло. В чем причина краха «Великих реформ»? Или провала столыпинских реформ? Столыпин поездил по Европе, у него было имение на прусской границе, он сказал: «Как здорово! Давайте устроим в России Пруссию. Будут у нас гроссбауэры – кулаки. Мы делаем ставку на трезвых и сильных, а не на слабых и пьяных». Ничего не получилось, все получилось прямо наоборот, потому что есть объективные законы [истории].

Возьмем Питирима Сорокина, его «социологию революции», он вывел четыре признака успешности реформ: реформа должна проводиться в рамках существующего закона; реформа должна быть сначала апробирована на каком–то регионе; она должна быть научно обоснована; она должна учитывать базовые инстинкты народа.

Их он ставил на важное место. То, что мы называем менталитет. У народа есть свои представления о том, что есть добро, а что есть зло. Так, реформаторы двадцать лет что–то реформируют и ничего не получается, тогда как НЭП и революция решили аграрную проблему, вопрос о земле, которую не могли десятилетиями решить, начиная с комиссии Киселева XIX века. Сидели яйцеголовые мужики и думали как облагодетельствовать крестьянство. Да оставьте вы людей в покое, дайте жить так, как они хотят! Вот что такое Декрет о земле? Собрали крестьянские наказы, ничего туда не вносили. Из этого сделали свод, который стал государственным законом, это единственный случай в истории, между прочим, когда воля народа становится законом. Не опосредованная, через интеллектуальные какие–либо круги, а непосредственная. Вот такая у Ленина была особенность. И вторая особенность, которую важно понять сегодня. Он понимал, что всякое социальное потрясение, такое как революция, оно очень многослойно. Да, там есть авангард, сознательные пролетарии, но когда людей десятилетиями топчут ногами, когда им плюют в душу, при этом население неграмотное, необразованное, формы протеста будут уже не как в Германии, с оркестром, с флажками. Это будет пугачевщина, то, чего боялись все в 1905 и 1917 году, а он считал, что задача в том, чтобы внести свет и разум в эту поднявшуюся на борьбу массу. Сам Ленин и партия ничего бы не сделали, если бы правильно не выразили настроение вот этой гигантской волны.

Часто задают вопрос: «А вот если бы не было Ленина, была бы революция?» Так она без него и началась. В феврале 1917 он сидел в Швейцарии, читал по газеткам, что там происходит. Но он сумел выразить боль вот этой гигантской волны, на этом большевики пришли к власти.

– Вы противопоставляете Ленина и Сталина. Но сегодня к Сталину у значительной части населения даже больше симпатии, чем к Ленину.

– Почему к Сталину такое отношение у народа сейчас? Это ясно. Это не отношение к нему, а отношение к нынешним властям, к нынешним правителям. Вы, власть, не любите Сталина? Тогда мы его полюбим. Просто так. Но следует помнить: эпоха революций рождает титанов. Французская, английская, какая угодно. А эпоха общественного распада рождает «пигмеев». И это несоответствие масштабов политических деятелей всегда рождает противопоставление. Ленин – это настолько крупная фигура, что становится смешно, когда какой–нибудь доцент начинает рассуждать «я думаю…». Думает он. А вот перед вами Бернард Шоу, который презирал любую власть, просто презирал, всех как ничтожеств. Это было распространенное мнение. Так вот, когда Шоу прислал Ленину свое «Назад к Мафусаилу», он написал: «Единственному политическому деятелю, достойному того высокого…». Вообще письмо, полное пиетета, уважения. Вы вообще не найдете среди интеллектуалов ХХ века, крупнейших, например писателей, Ромен Ролан, Сартр, кто угодно, ни найдете ни одного, который высказался против Ленина. Эйнштейн, например, сказал, что это был один из тех людей, которые способствуют развитию человеческой морали. Поэтому, когда генерал от политуправления Волкогонов начинает рассуждать по поводу Ленина и дает ему оценки, это все смешно.

– Обращаясь к биографии Ленина, мы часто видим моменты, когда против него и его позиции обращались видные большевики, высокопоставленные члены партии. Политически Ленин был одинок, у него было то, что сейчас называют командой?

– Команда у него была всегда, но это Сокольников, по–моему, после его смерти написал: «Мы все были, как молодой лес, который качался на ветру, но была в этом лесу одна сосна. И это был он, который видел дальше». Я никогда не скрывал, что я его люблю как человека, как мыслителя. Я сейчас пишу о 1922–23 годах. Он часто видел то, что не видели другие. Это был другой масштаб. Вот его отношение к Гегелю. Тот, кто читал Гегеля, знает, что это хорошая гимнастика для ума. У него были очень интересные отношения с Гегелем. Когда он только начинал, первая ссылка в Шушенском, Крупская пишет, что у него на табуретке рядом с кроватью лежали книжки Гегеля и Пушкина. Он часто делал пометки, когда читал. Он перечитал темное место один раз, потом второй, потом в 1915–16 годах он вообще начал штудировать работы Гегеля. Он считал, что невозможно стать коммунистом–марксистом, не освоив всего этого. Его последние годы опять же были сопряжены с обращением к Гегелю. Даже в Горки Ленин брал с собой пять томов Гегеля. Тот, кто читал Гегеля, может понять. Очень серьезное напряжение ума. Есть у нас такой тип руководителя – «мне моей башки хватит, нужны исполнители, помощники, ты – сбегай туда, ты – принеси то. Моих мозгов мне с избытком». Ленин был другим типом человека и руководителя, он искал общения. Я пишу третий том в своем исследовании о Ленине, про 1922 год, самый закат его жизни. И очень бросается в глаза, что он видит то, что не видят другие. Троцкий в журнале «Под знаменем марксизма» писал о разрыве между молодым и старым поколениями большевиков. Старые пришли к пониманию истории и к большевизму жизненным опытом, а молодые принимают все в готовом виде. Это не становится фактором их мироощущения, мировоззрения. То, что раньше жизнь вбивала гвоздями, те тюремные университеты, где изучали Гегеля, «Капитал»… Причем рабочие, простые рабочие, такие как Василий Шелгунов, привели Ленина в рабочее движение. Троцкий, в отличие от Ленина, не схватывал каких–то более масштабных вещей. Ленин мог устоять против общественного мнения. Троцкому это было труднее.

– Но Ленин в разные эпохи был «разным». После его смерти каждый новый руководитель объявлял себя последователем Ленина. Сталин, Хрущев, Брежнев. Перестройка начиналась как возвращение к ленинскому курсу.

– В этом трагедия истории, что она всегда является базой для легитимности нынешнего. Они сами превратили Ленина в нечто полурелигиозное, святое. Раньше висел Николай угодник, а теперь – Ленин. Моральная легитимизация происходила на этой почве: «верный ученик Ленина», «продолжатель дела Ленина».

Ленин давно перестал быть тем реальным человеком, которым он был когда–то, со всеми своими привычками, особенностями характера, манерой общения. Он стал символом. Особенно в низовой массе людей. Раньше в каждой деревенской избе стояла богоматерь и государь император с наследником. А потом, читаешь мемуары Горбачева, у него там, в деревне, могла быть богоматерь сверху, а рядом Маркс–Энгельс–Ленин. Так Ленин–легенда оторвался от реального Ленина.

– А кто из советских вождей, по–Вашему, был действительным последователем Ленина?

– Да никто не был. Они совершенно не поняли хода истории. Я недавно, перечитывая Дэн Сяопина, увидел у него такой стиль ленинский, очень похоже. Но дело не в этом. Выход из НЭПа, например, это не воля Сталина, это ход истории. Хотя история всегда многовариантна, нет единственной самой короткой дороги, есть множество дорог. Последователи Ленина пошли по другой дорожке. Они не хорошие, не плохие, но так сложились обстоятельства. Можно тома написать об этом. А можно было пойти другим, ленинским путем.

– А как, по–Вашему, Ленин, это больше фигура российского или мирового масштаба?

– Скорее мирового масштаба. В чем смысл ХХ века? Каждый век должен иметь какой–либо смысл. Смысл ХХ века заключается в том, что на арену выходят народы, доселе находящиеся в историческом анабиозе: Китай, Индия, Латинская Америка. Страны с миллиардным населением. Ведь мы как изучали историю: есть цивилизованная Греция, потом расширяется Древний Рим с Византией, потом Европа. Ведь до сих пор господствует евроцентризм. А смысл ХХ века в том, что на арену выходят миллиарды людей. После первой русской революции последовала революция 1917 года, в это же время революция в Мексике, Панчо Вилья. В Латинской Америке тоже мужики жгли помещичьи усадьбы. Как в России. Отсюда, кстати, и смысл XXI века: либо мы найдем баланс между Севером и Югом, либо… как говорил Ленин, «история – мамаша суровая». Так вот, Ленин стал символом выхода на историческую арену многомиллионных масс.

Владлен Логинов

Источник: http://maxpark.com/community/1299/content/838684